Три блудных сына
Шрифт:
Стражники отвели Целерина в специальное помещение, откуда всех, кто отказался возжечь фимиам, ночью вывезут в самое страшное место Рима, об ужасах которого принято было разговаривать только вполголоса.
В наступившей скорбной тишине, из богато украшенного крытого паланкина, вдруг послышался капризный и повелительный женский голос:
– У тебя есть кто-нибудь в Мамертинской тюрьме?
– Но, дорогая…
– Никаких «но»! Найдешь! Палач не коснется человека, спасшего жизнь нашему маленькому Луцию!
– Конечно, конечно… не волнуйся
Этот диалог ослабил драматизм ситуации, в толпе снова послышались смешки. Водоносы предлагали ледяную, чистую воду, но вино в гуляющей толпе уже почти перестали разбавлять. Праздник! Слава доброму императору Децию!
Истошный девичий визг, сопровождаемый мужской бранью, послышался с дальнего конца улицы. Толпа напряглась и притихла в ожидании нового развлечения. Вскоре показалась странная пара: могучего телосложения седой старик тащил за собой хрупкую девушку. Девушка не только вырывалась и царапалась, как дикая кошка, но и норовила локтем или ногой ударить старика побольнее. Тому это надоело – огромной ладонью он отвесил девчонке легкую оплеуху, после чего взвалил на плечо.
– Метелл! Куда дочку тащишь? – крикнул пьяный бестиарий. Старик остановился:
– Представляешь, связалась с сакрилегами, чтоб их! В богов наших не верит, чтоб их! Император ей не указ, чтоб его! Совсем от рук отбилась…
– Тяжело тебе, Метелл, одному дочку воспитывать… Арену забросил, а какой боец был! Ребята тебе денег собрали, на вот, возьми, – бестиарий протянул старику тихо звякнувший мешочек. – Заходи сегодня в казармы после захода солнца… посидим, вспомним.
– Зайду. Вот только с этой разберусь…
Метелл поставил дочь на ноги и ловким, профессиональным движением завернул ей руку за спину. В таком положении и повел ее к алтарю.
– Кто ты? – тут же послышался вопрос презида.
– Гай Кассий Метелл, бывший гладиатор. Вольноотпущенник, получил свободу на арене. Римский гражданин. А вот эта – дочка моя, Кассия, ее тут все знают.
– Non facio!!! – отчаянно заверещала Кассия и попыталась вырваться. Куда там! Метелл хорошо знал свою дочку, поэтому держал ее крепко.
– Император приказал тебе принести жертву Юпитеру Капитолийскому, Гению Рима и Гению места. Сделаешь?
– Конечно, плевое дело! И Юпитеру, и Гениям, чтоб их всех!
– Non facio!!! Non facio!!! Non facio!!! – кричала Кассия уже сорвавшимся голосом, и Метелл опять ее легонько шлепнул.
– Не слушай ее, почтенный презид…
– Я и не слушаю. Кидай быстрее фимиам, две горошины, да уводи ее подальше. У меня от визга уши болят!
…Когда все кончилось, Кассия перестала вырываться, уткнулась отцу лицом в грудь и тихо заплакала. Старик поглаживал ее по волосам и, как мог, утешал:
– Это не ты, это я сделал, все видели. И Бог твой видел, так что все в порядке. Мне Целерин, чтоб его, объяснял, что так не считается…
– Ты не понимаешь, папа! Я же могла стать исповедницей, а то и мученицей…
– Ну, –
– Папа, – с ужасом прошептала Кассия, – кто это?
Перед ними стоял богато одетый молодой парень и разглядывал девушку немигающим, пустым взглядом. Красивое, скульптурное лицо иногда подергивало едва заметной рябью нервного тика.
– Иди своей дорогой, колдун, – тихо проговорил Метелл. – Что тебе до нас?
Парень послушно повернулся и пошел прочь, а Кассия с удивлением смотрела на отца. Сегодня она впервые в жизни увидела его испуганным.
Катон шел по улице к оставленным на углу носилкам, привычно не замечая расступавшейся перед ним толпы. Его губы механически шептали:
– Славная такая родинка, на бабочку похожа…
Добравшись до дома, Катон приказал рабу-секретарю собрать все, что можно было найти о христианах в библиотеках Рима.
8
Капитул магов подводил итоги атаки на Церковь. Итоги неутешительные: Церковь устояла и окрепла. Несмотря на огромное количество отпавших, ядро сохранилось, и авторитет исповедников веры возрастал не только среди христиан, но и среди язычников.
– Не понимаю! – всплеснул руками Гамилькар. – Нормальные, обычные люди, любители вкусно поесть и выпить, приласкать женщин! Не бледные, испостившиеся до веса пуха фанатики, а вполне полнокровные люди прячут христиан, предупреждают их, носят еду в тюрьмы! Мы же при помощи магии усилили комические эффекты во время отречений, уважение к христианам должно было рухнуть, почему этого не произошло?!
– Есть такая вещь, как подлинное величие, – пожал плечами Катон, – его нельзя подделать. В исповедниках и мучениках оно есть, и народу это нравится. Гонение, которое вы устроили, стало первым общеимперским, и число исповедников выросло, по сравнению с прежними временами, в несколько раз. Так что христиане должны быть вам благодарны.
– Нет! – завизжал, брызгая слюной, Апепи. – Величие раздражает людей, оно колет им глаза! Людишки радуются, когда великий падает: тогда его можно извалять в грязи, топтать, вытирать об него ноги! Нет никакого величия, все одинаково мерзки! Ты, я, все мы!
– Вот-вот, как раз этим и отличаются люди от людишек, – усмехнулся Катон. – Людей величие радует, потому что дает надежду его достичь; людишек – раздражает, потому что для них недостижимо.
Апепи вскочил со своего места, уставил палец в лицо Катону и зашипел:
– Ты, мальчишка, выскочка, предашь нас, я это чувствую! Ты ненавидишь нас… а-а-а, мы все друг друга ненавидим, это неважно… ты ненавидишь то, что нас объединяет, то, что мы больше всего ценим в жизни!
– Скучно, – сказал Катон и вытянул руку вперед растопыренными пальцами. Затем медленно сжал пальцы в кулак и повернул его на четверть оборота.