Три дня иного времени
Шрифт:
– Я бы хотел больше слушать, чем говорить, - ответил тот коротко.
– Простите, вы, может быть, вообще редко думаете?
– продолжал Никита тем же тоном.
– Или не считаете нужным думать на такие темы? Или боитесь, что товарищи донесут куда не надо? Так вы не бойтесь, здесь не ваш НИИ, здесь можно говорить свободно!
Август кивнул, но вместо ответа взял себе бутерброд со шпротами. (Вообще угощенье было скудноватым, особенно на десять человек. Видимо, духовная пища заменяла физическую.) Нет, есть всё же минуты, когда учишься ценить наделённых самообладанием людей!
– ...Рабство,
– не унимался Длиннолицый.
– Возьмём хоть случай с бульдозерной выставкой шесть лет назад. Холопская мысль самодуров, которые умеют только 'хватать и не пущать' - с одной стороны, рабство мысли и скудоумие форм протеста - с другой.
– А что, по-твоему, не рабство, Матвей?
– подал голос Корнеев.
– А вот выйти на Красную площадь в голом виде да прибить, скажем, свои причиндалы к брусчатке гвоздём в знак протеста - это было бы не рабство! (Смех и притворно-возмущённые восклицания со стороны девушек.) Вот это, понимаю, был бы шаг, который запомнился!
– Август, как вы относитесь к прибиванию мужских органов гвоздём к брусчатке Красной площади?
– снова подал голос Никита.
– Я, виноват, к этому не отношусь ни прямо, ни косвенно, - ответил Август добродушно.
– Но какая-то пророческая жилка в вашем Матвее пульсирует...
– Ясно-понятно. Такого гражданского мужества от вас как верного слуги режима никто и не ожидает, конечно. А вы, извините, верный слуга режима, обратного вы пока не доказали. Так, а к бульдозерной выставке? Я имею в виду её разгон.
– К разгону - как к отчаянному действию запутавшейся власти, а к самой выставке - плохо.
– Что так?
– радостно-зловеще уточнил Никита. Встав и поигрывая шарнирными руками-ногами, он перешёл к магнитофону 'Весна', убавил звук, невзирая на протесты, будто для того, чтобы не потерять ни одного слова ответа.
– Я не считаю, что выставлять работы малой художественной ценности имеет большой смысл, - пояснил Август.
– То есть вы сомневаетесь в художественной ценности выставленных работ? А вы, простите, искусствовед? Или даже художник? Впрочем, что я спрашиваю: мне говорили, вы физик. Может быть, вы думаете, что ваши занятия физикой в области конструирования самоубийственной 'кузькиной матери' дают вам моральное право также высказываться по другим вопросам, как академику Сахарову, а именно по вопросам, в которых вы ни черта не смыслите?
Незаметно, под столом, я нашла левую руку Августа и на секунду крепко её сжала.
– Позвольте спросить, - отозвался Август с юмором: - вы, в свою очередь, считаете, будто занятия физикой академика Сахарова дают ему моральное право высказываться по вопросам, в которых он тоже смыслит довольно мало?
– Ах, вот вы, значит, какого мнения об академике Сахарове? То есть именно такого? Мы это запомним...
– 'И при первом случае - повесим', как сказал Пётр Верховенский, - пробормотал Август.
– Нет-нет, вешать вас никто не собирается: мы же не сатрапы. Просто запомним, чтобы дать вам в будущем возможность предстать перед судом вашей собственной совести.
– Вот вы, уважаемый, процитировали Достоевского, - вмешался Длиннолицый, обращаясь к Августу. Что же это у них за манера: набрасываться всем на одного!
– А известно вам, что сей типус писал восторженные письма Победоносцеву? Про личность Победоносцева вам рассказывать не надо, надеюсь? Почитали в книжке? Или не нашли время, расщепляя мирный атом? Можете вы представить, чтобы кто-то из настоящих художников слова лизал бы зад политбюро? Можете вы вообразить, чтобы Солженицын, да хоть Аксёнов пресмыкался перед властями подобным образом? Нет? А я о чём! Так и кто из них значительней как личность? Не пора ли русской культуре освободиться от культа этого припадочного параноика? Не 'Уберите Ленина с купюр!', а 'Уберите Достоевского из школы!', вот что должно быть лозунгом порядочного человека! Сделайте хоть эту малость - и уже станет легче дышать!
– Русской культуры нет, - подал с места голос Корнеев.
– Нет, хоть тресни. Попробуйте докажите мне, что это не так. Ничего своего не имеем. Всё содрали с Запада! Даже Володьку Ленина - и того с Запада завезли в пломбированном вагоне на деньги немецкого генштаба. А кнут и другие чисто славянские радости нам татары оставили на память. Дайте мне пример полностью русского произведения, дайте! Ну, девочки?
– 'Архипелаг ГУЛАГ', - предложила Анжела.
– Хроника, а не литература, - отмёл Длиннолицый.
– 'Война и мир', - пискнула Валя Смирнова.
– А!
– с пренебрежением отмахнулся Корнеев.
– 'Многословная дребедень', а не литература, по свидетельству самого Толстого. Автору-то можно верить, как?
– Пётр Ильич Чайковский, - не сдавалась Валя.
– Ага, - иронично отозвался Корнеев.
– Он самый, заднеприводный Чайковский наш. Ещё 'Майя Кристалинская' скажи. Песня 'Нежность'.
Ну уж это не троньте!
– Я считаю, что 'Нежность' ничем не хуже вашего Pink Floyd, - заговорила я, набравшись смелости, с некоторым даже вызовом.
Длиннолицый хмыкнул, хмыкнул Корнеев, хмыкнула Анжела - и вот уже вся компания смеялась в голос, на все лады. Даже наши девчонки, хоть и не вникли, в чём дело, веселились. Никита перегнулся ко мне через стол, чтобы задушевно, с обаятельно-хамоватой улыбкой, поведать:
– Деточка! Это, наверное, твой друг из Сибири так считает, так ведь он по-английски не разумеет, младшему научрабу оно без надобности, ему только и можно лепить такую чушь, а тебе, как студентке иняза, уже нет. Запомни, деточка: Pink Floyd, - это дух свободы, это суть свободы, это квинтэссенция свободы! Это великая музыка свободных людей, с которых начнётся новая эра. Я бы их фото поставил в красный угол да зажёг бы лампадку перед ними, если бы вообще был склонен к такой дешёвой сентиментальности. А твоя Кристалинская - это...
– ...Это рупор людоеда!
– со страстью воскликнул Длиннолицый.
– 'Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят' - да хрена с два! Не по статистике, а потому что Гитлера трупами завалили, вот почему! А сейчас Афган заваливаем трупами без цели, без пользы, без смысла! Конечно, бабы ведь ещё нарожают! Советская цивилизация - монстр, пожирающий своих детей, это Animal Farm в чистом виде, Оруэлл курит за углом!
– Кстати, - встрял Никита, - у меня есть Animal Farm, вон на подоконнике лежит, рядом с 'Весной'. Могу дать на две ночи.