Три дня в Сирии
Шрифт:
Когда операция подходила к концу, позвонила Бушра. Она сообщила, что президент аль-Асад выразил желание лично посетить пострадавших манифестантов и нанесет визит в резиденцию. Естественно, с прессой. Возражать, конечно, Джин не стала — не ее дело, им виднее, но самой ей вовсе не хотелось бы при этом присутствовать, ведь ее могли узнать. Мало ли кто пожалует в свите президента. Там и послы, и советники, и шпионы. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов деятельность Махера и его спецслужбы. Раз у Махера появились сомнения на ее счет, он легко может навести справки, не дожидаясь отчета из Москвы на запрос Логинова. Он заинтересован найти компромат как можно скорее. Еще неизвестно, что могут накопать его ищейки, возможно, им и Москва не понадобится.
— Мой брат также хочет познакомиться с вами, — добавила Бушра
— Я почту за честь познакомится с президентом и его семьей, — скромно ответила Джин.
На деле же она чувствовала себя нерадостно. Дойти до самых высот сирийской власти, войти в круг президента, закрепиться в Дамаске, пользуясь покровительством сестры президента об этом мог бы мечтать любой американский разведчик. Но только не с такой хлипкой легендой, высосанной из пальца, как у нее. Ей даже стало жалко, что они с Дэвидом не подготовились к операции лучше. Но никто не мог предполагать, что в захолустном сирийском городе Дара, далеко от Дамаска, ей вдруг представятся такие возможности. Она ожидала, что все ограничится отелем Мустафы и получением информации о находящемся в окрестностях Дары объекте. А после она спокойно вернется в Израиль. Теперь же уходить было даже обидно. Вряд ли кому другому удастся повторить ее успех, это было очень трудно. Но и оставаться — опасно. Катастрофически опасно. Впрочем, возможно, одно не исключало другого, и у каждой медали есть своя оборотная сторона. Как бы то ни было, но после разговора с Бушрой Джин впервые почувствовала, что ее твердое намерение уйти назад в Израиль пошатнулось. Возможно, ее долг состоит в том, чтобы остаться и работать дальше, что бы ни случилось, тем более что в Дамаске у Дэвида есть надежные люди, которые могут обеспечить связь. Она оказалась перед дилеммой. И пока не знала, как ее решить. А времени оставалось очень мало. Сутки или двое, не больше. Чтобы решить дилемму, чтобы решить жизнь. И не только свою, ведь с ней — Снежана. Она привлекла ее на свою сторону, пообещав устроить ее судьбу в Америке. Как она теперь может отказаться, имеет ли моральное право? И что будет со Снежаной, если ее в конце концов разоблачат? Она потащит ее за собой на смерть, это однозначно, с ней точно долго разбираться никто не будет. Она это знает, так вправе ли она рисковать не только своей, но и ее жизнью? Даже ради Соединенных Штатов. Снежане-то что эти Соединенные Штаты? Какой сделать выбор, что выбрать, кого? Соединенные Штаты, их интересы или одного человека. Ее бабушка наверняка выбрала бы человека. И значит, она тоже должна поступить так же. Спасти жизнь человека, одного, нескольких. Соединенные Штаты могучи, они еще найдут способы проникнуть поближе к Асадам. К тому же никто заставлять ее не будет. И Соединенные Штаты примут ее выбор, примут так, как сделает она. Потому что человек важнее. Наверное, это решающий аргумент. Человек важнее. И для нее самой, и для Соединенных Штатов. Иначе она не жила бы в этой стране и ее мать не жила бы, и бабушка бы не жила в самом начале своей карьеры и никогда с ней в дальнейшем не сотрудничала.
Только когда уже совсем стемнело, после трех сложнейших операций, Джин смогла заняться «легким» раненым с повреждением кисти, двадцатилетним официантом из Дары. Впрочем, его случай назвать легким мог бы только человек, который не имел глубоких познаний в медицине, например, помощник Бушры аль-Асад, Милюк Раджахи. В его представлении, как и самого обычного гражданина, если в отличие от предыдущих раненых человек смог передвигаться сам, то с ним уже и нет хлопот. На самом же деле все было совершенно наоборот. Хлопот Джин предстояло немало, и она не исключала, что ей еще придется провозиться с парнем до полуночи, не меньше.
«Хирург считает повреждение кисти маленькой травмой, — говорила ей бабушка Маренн. — Это значит, что у пациента она очень быстро превратится в большую и серьезную». Сложное анатомическое строение кисти, а также важнейшая роль кисти и руки вообще в социальной жизни человека никогда не позволяли серьезным врачам считать ранение кисти ерундой. А тут был совсем уж сложный случай.
При первом же осмотре Джин обратила внимание, что у больного несколько закрытых множественных переломов фаланг, повреждение запястья и открытый перелом большого пальца. Сложность состояла в том, что поражение кисти произошло не в этот же день и не накануне, прошло уже не меньше двух недель, и за это время кости сами по себе стали срастаться — естественный в организме процесс.
Срастаться они стали как придется, и на месте переломов образовалась грануляционная масса, мозоли, которые потом должны были превратиться в кость. То есть фактически вся кисть даже внешне выглядела деформированной, отечной, пальцы неподвижны, кожа влажная, синеватого цвета. Даже при ощупывании пациент реагировал на боль.
— Думаю, что имеет место воспалительный процесс, — заметила Джин. — Кости кисти очень тонкие, они склонны к нагноению, если вовремя не подавить инфекцию антибиотиком. Рентген уже готов? — спросила она Фаруха. — Покажите.
— Да, готов, — помощник пододвинул ей результаты исследования. — Вот, пожалуйста.
Джин взяла снимок, рассматривая его.
— Да, тут однозначно видно, — сказала она через минуту, — что нам предстоит нелегкий и очень неприятный труд. Мне потребуется микроскоп, это совершенно точно. Хотя бы тот самый, с которым делали операцию Ибрагиму.
— Нужно ломать? — Фарух подошел к ней.
— Очень даже нужно, — кивнула Джин. — Здесь все срослось неправильно. Ведь, как я понимаю, раненый просто сам забинтовал руку, даже не думая, как он это делает. Срослось как придется, и ничего удивительного, что кисть иннервирована, она просто не действует. И он будет не трудоспособен с такой рукой. Надо все разъединять, аккуратно складывать обломки, вычищать гной, насаживать все эти обломки на штифты, удалять отмершие сухожилия, разорванные нервы, все пригодное соединять и сшивать, а потом аккуратно гипсовать. Серьезного некроза, слава богу, я не вижу, так что отсекать или ампутировать ничего не придется, но нагноения присутствуют. Если бы он не попал к нам сейчас, этот процесс продолжал бы развиваться и юноша в конце концов лишился бы руки. Так что придется поработать, Фарух, мне потребуется ваша помощь, — она повернулась к сирийцу.
— Я готов, — подтвердил он. — Прикажете готовить наркоз?
— Нет, я думаю, обойдемся проводниковой анестезией, — решила она, — на уровне нижней трети предплечья. Этого хватит часа на полтора-два, за это время мы должны справиться с работой. Зачем угнетать сердце лишний раз? — она пожала плечами. — Попробуем сделать так. Нам труднее, зато пациенту легче. Вы согласны?
— Согласен, — кивнул Фарух. — Тогда я подготовлю блокаду.
— Хорошо, — согласилась Джин. — Минут через двадцать начнем.
— Зоя, слышишь?
Дверь в комнату приоткрылась, заглянула Снежана.
— Слышишь, пойди сюда, — поманила она, — срочно надо.
— Что случилось? — сдернув маску, Джин вышла из палаты. — Ты сейчас занимаешься раненым с клапанным пневмотораксом, как он?
— Да вроде все с ним нормально, выходит из наркоза, — Снежана пожала плечами.
— У него, кроме прочего, деформировано плечо, там задет нерв, — заметила Джин. — Но с этим надо будет заниматься отдельно, во всяком случае, когда состояние стабилизируется. Что ты хотела?
— Так Абия звонила! — Снежана широко раскрыла глаза. — Абия…
Джин не сразу сообразила, что Снежана имеет в виду. Все ее мысли были сосредоточены на раненой кисти официанта из Дары.
— Абия, — повторила Снежана, удивленная тем, что Джин не понимает ее. — Ахмет сходил еще раз. Ну, туда сходил, — она снова расширила глаза.
«Ахмет сходил? Ах да», — Джин почувствовала, как у нее все вздрогнуло внутри.
— И что? — она внимательно посмотрела на Снежану.
— Там есть бумажка, он принес, — сообщила та.