Три глотка одиночества
Шрифт:
Меня начинает трясти. Вообще-то ничего удивительного в этом нет, от таких треволнений у кого хочешь сдадут нервы. Сумасшедший день… Всего лишь один из многих, многих сумасшедших дней.
– А теперь иди. Теперь тебе действительно пора.
Надо же… Как будто в другой жизни все это было.
***
Вернувшись в свою смутно знакомую, но все же чужую квартиру, первым делом я залезла в ванну. Мне казалось, это поможет избавиться от дрожи, которая так и не прекратилась после моего прощания с Летним. Но, наверное, дело
Но ничего обычного в жизни моей, похоже, теперь не осталось.
У меня было красивое, худощавое, но не излишне, тело. Строгое, какое-то холодное немного лицо. И меня звали Анна Григорьевна Гольц.
Не то, что бы я поверила странному молодому человеку, которого недавно встретила, что-то во мне самой без тени сомнения вдруг осознало, что это имя – мое, всегда было моим и никому другому принадлежать просто не могло. Это было как будто воспоминание, но только на этот раз вспомнила не я сама, источник воспоминания пришел извне, а результат был тем же самым…
Частичная амнезия – не очень-то и веселая вещь. Если это была только одна амнезия, конечно. А как раз в этом я начинала сильно сомневаться…
Усталая и обессиленная, я пошла на кухню. За дверцей холодильника обнаружился вполне приличный запас пищи, и приготовить себе поесть не составило труда.
«Интересно, кто тут живет», – отстраненно подумала я и поняла, что на самом деле не так уж мне это и интересно. Другие вопросы занимали меня куда больше, например, кем был новый знакомый Сергей, что теперь вообще делать, придут ли вновь жуткие боли, так мучившие меня раньше…
Валентина. Она одна должна была решить все проблемы, к ней я стремилась всей своей смешной душой шизофреника. Валентина…
Я старалась сосредоточиться на этой мысли и ни за что не вспоминать Пурпурный Мир, который так неожиданно преобразил мой предсказуемый, хорошо изученный, родной и немного пьянящий Псков. Если уж такое могло твориться в областном центре моего детства, то что же ждет меня в Москве…
Закрыв глаза, я попыталась вспомнить лицо своего нового приятеля. Красивое это было лицо, но как легко читался на нем темный след Пурпура…
***
Пурпурный Мир – именно так окрестила я для себя то, что было, по-видимому, новым витком моей старой болезни, к которой успела уже привыкнуть так, что почти разучилась удивляться. Это, впрочем, я говорила… Хотя раньше галлюцинаций за мной не водилось. Но это было раньше, до операции, до того, как я обнаружила себя в знакомом, но ведь крайне смутно, месте родного города. Как я ни старалась, вспомнить, когда я была уже в этой квартире, мне не удалось.
Пурпур – мне нравилось это слово, таинственное, сладкое и манящее. К тому же приключившийся со мной глюк был действительно красным, темным, приглушенным, но почему-то ярким. Так мне во всяком случае показалось, когда лица прохожих превратились вдруг в быстротающие фантастические маски.
На два коротких мгновения все изменилось, став от этого ничуть не менее реальным, просто иным, совершенно иным.
Я немного похозяйничала в квартирке, распечатала новую зубную пасту и щетку, постирала свое белье и носки. В шкафчике нашлась пара новых комплектов моего размера, но мне хотелось заняться чем-нибудь полезным, хотя бы и не очень важным.
Книги на зеркальных полках я трогать не стала. Чтение сейчас не смогло бы ни успокоить меня, ни развлечь, я не то, что бы была взвинчена, но нервы у меня были явно не в порядке. Я включила телевизор, уменьшила звук до нуля и, немного посмотрев в бессмысленно двигающиеся картинки, заснула. Диванная подушка и плед показались мне идеальным постельным бельем, и в любом случае расстилать кровать в другой комнате мне не хотелось…
***
Спала я долго, тихо, никому не мешая, никого не тревожа, а впрочем, тревожить тут было вроде бы некого. В телевизоре все так же хаотически метались обеззвученные картинки, и я подумала о том, как это на самом деле нехорошо – спать при невыключенном электроприборе.
Хотя, если по правде, все это мне казалось таким смешным и неважным теперь…
У меня была цель – яркая, действительная, до судорог настоящая. Трудновыполнимая. И от этого тем более привлекательная…
Я не стала завтракать и не стала собирать багаж – мне не хотелось есть и нечего было брать.
Почему-то во мне жила твердая уверенность в том, что если мне что-то понадобится, я это найду. Другое дело как; а впрочем, как бы то ни было, я это найду все равно.
Я взяла только деньги из темно-коричневого, ручной резьбы бара. В баре вообще-то полагалось хранить вино и коньяк, но хранилось по какой-то причине все подряд. Сумма была небольшой, и все же на билет и несколько дней скромной жизни мне должно было хватить. В ценах я ориентировалась неожиданно хорошо.
И больше я не взяла ничего.
Дорога до вокзала показалась короткой. На тротуарах деловито суетились городские вороны, солнце с горделивым достоинством стремилось завершить свой каждодневный путь, город с не меньшим достоинством готовился сбросить респектабельные дневные одежды, а мне вообще-то было до всего этого очень далеко: и до дороги, и до ворон, и до солнца.
Я уезжала из странного города своих снов…
Такого реального и нереального одновременно, потому что ночью он был одним, а днем притворялся совсем другим, заурядным, скучным, туристским до пошлости.
Но это была только маска, нелепая обманка, раздражавшая меня со всей своей лицемерно-насмешливой силой: ведь я-то знала, что город бывает иным!
Вечерним, кипучим, призрачным и живым, немного ироническим – у моего города вообще-то было хорошее чувство юмора.
Странное это было чувство – расставания с Псковом. Без особенного сожаления, с смутной уверенностью в новой встрече.
Я купила кой-какой еды в дорогу, две книжки в мягкой обложке – про любовь и про убийство, обе неизвестных мне авторов – и билет на поезд, отходивший через час. Все складывалось как нельзя более удачно. Да и не могло, пожалуй, складываться иначе.