Три поцелуя
Шрифт:
— Почему? — спросила Эсме, глядя на свои испачканные пальцы. Она обнаружила, что ей неприятно чувствовать пепел на коже.
— Не знаю. Они ненавидят огонь. Пока я не ушла от них, не знала, что такое огонь.
Они умолкли. И долгое время молчали, прислушиваясь.
В итоге Эсме уснула и ей грезилась луна в обрамлении круглой каменной рамы окна, и ложе из меха, и раскрывающиеся серебренные веки, обнажившие настоящие глаза, липкие, налитые кровью. Ей снилось, как к ее губам прижимались теплые губы, и на вкус они были как речная вода, и увидела снежинки, застрявшие в длинных темных волосах. Она проснулась и вслушалась в темноту, но не услышала
Мэб не спала всю ночь, а ее глаза были стеклянными от усталости.
— Пора уходить, — сказала она.
Занимался рассвет. Рванное кружево тьмы все еще висело над городом, словно ночь, подобно мрачной невесте силком тащила себя к горизонту, замыкая призрачный свадебный картеж. Они поспешили по коротким кварталам к набережной и слились с горсткой пассажиров, ожидавших посадки на корабль. Минуты тянулись, а рассвет все набирал силу, отвоевывая неба себе все больше и больше, пока Мэб и Эсме не начали верить, что им удастся сбежать.
Первое завывание, исходило откуда-то издалека, жуткий звук, который мог быть чем угодно: сиреной или убитой горем женщиной. Но Мэб с Эсме знали, что это нечто совершенно иное. Они чувствовали это своими позвоночниками и душами. Они закружились, вслушиваясь, вглядываясь, в поисках источника. Следующий вой раздался ближе, а последующий еще ближе.
— Мама, они приближаются! — крикнула Эсме, и Мэб услышала в ее голосе волнение. Их лица раскраснелись.
— Эсме! — резко окликнула Мэб дочь и схватила ее за руку. Пассажиры, неуклюже перебирая ногами, взбирались по узкому трапу на корабль. Женщина, расталкивая людей, волокла дочь за собой. Наконец ей удалось сунуть в руку матроса билет и оказаться на борту, следом по широкому проходу палубы, вслед им посыпались ленивые проклятья. Она направилась к двери, которая вела внутрь, но Эсме вырвалась и бросилась к перилам. Девушка вцепилась в них и обшарила взглядом омытую рассветом набережную.
На мгновение взгляд Мэб застыл на дочери, такой легкой и стройной, с отрезанными волосами и лебединой шеей. Ее кожа почти сияла благодаря неизменному очарованию юности. Она протянула руку и сдвинула повязку с глаза. Голубой глаз блестел как стеклышко. Она вскрикнула и ткнула пальцем вдаль.
— Мама! Там!
Мэб судорожно проследила взглядом за указательным пальцем, и в тот же миг, когда раздались из доков первые обрывочные крики, она увидела их. Черные, стремительные, огромные. По лицу Мэб потекли слезы. Она оторвала руки Эсме от перил и потащила дочь через дверной проем. Она сделала шаг, пытаясь спуститься вниз по коридору. Эсме отступила, оглянулась и в ужасе застыла.
Но Мэб потащила ее за собой. Они спускались все ниже и ниже. Корабль представлял собой лабиринт. Вой, который казалось затих, когда они оказались в брюхе корабля, заполненного пассажирами, теперь отдавался нереальным эхом. Волки попали внутрь. Неистовая Мэб нашла пустую комнатушку, затащила в нее Эсме, и закрыла за ними тяжелую дверь.
Но щелчка не послышалось. У двери не было замка. Мэб в отчаянии тяжело вздохнула и прижалась спиной к двери. Но не успела она это сделать, как что-то тяжелое ударило в дверь, удар пришелся и на голову. Дверь дернулась и чуть приоткрылась. В проеме появилась черная морда и в комнатушку хлынуло тяжелое волчье дыхание. Мэб крича и пинаясь, попыталась закрыть дверь. Волки рычали и бросались в ответ.
Эсме стояла не шелохнувшись, будто в трансе.
Но вдруг у нее за спиной, в тусклой крошечной каюте, которая мгновение назад была пуста, появилась фигура.
— Куда это ты собралась? — поинтересовался вкрадчивый голос.
— Ты! — воскликнула Мэб, когда фигура вышла из тени.
Он был красивым, диким и высоким. С его темных блестящих волос на мускулистые плечи стекала вода, и он смотрел на Мэб бледными страшными глазами Друджей. Он выглядел точно так же, как и четырнадцать лет назад. И так он будет выглядеть вечно. Он потянулся к Эсме и нежно прикоснулся к ее затылку.
— Не прикасайся к ней! — крикнула Мэб. Удар в дверь толкнул ее вперед, и женщине пришлось опять броситься спиной на дверь, и наблюдать за тем, как охотник развернул Эсме к себе лицом.
Эсме едва осознавала где находится. Выпав из фуги волчьего пения, она не удивилась бы окажись в снегу рядом с быстрой темной рекой. Она даже почти ожидала этого. Поток воспоминаний перенес ее именно в это место, и, глядя в глаза охотника Друджа перед ней, она наполовину поверила, что и правда перенеслась с континента в горы, в воспоминания прошлой жизни. Она знала это выражение лица. Она пробовала на вкус эти губы. Она услышала возглас собственного томления.
— Михай, — раздался незнакомый голос, и услышав, что голос принадлежит ей, глаза девушки широко распахнулись. Как и его. Они поражено уставились друг на друга.
Когда дверь очередной раз ударила ей в спину и волчьи пасти еще настойчивее полезли в щель, Мэб издала звук похожий одновременно на вздох и вопль. Ее ноги скользили по полу. Видя ее отчаяние и белое лицо, Михай прошептал слово на своем суровом языке. Мерцающий иллюминатор отрылся и он сказал:
— Пойдем, — прижимая Эсме одной рукой к себе и протягивая другую — Мэб. Она колебалась всего секунду, но дверь толкнула ее вперед. Волки ворвались в каюту. Зубы полоснули по локтю Мэб. И Михай прижал Эсме крепче, и вылетел через окно, утащив за собой и Мэб, которая успела вцепиться в протянутую руку.
Глава пятая
Шёпот
Магия Друджей должна быть произнесена вслух. Чаще всего она творится шепотом. Их магия заключается в дыхании, в форме дыхания, в том, как сомкнуты или разомкнуты губы, движении языка между зубами, когда рождаются слова — все это определяет форму магии. Важная особенность состоит в том, что род Друджи только в человеческом обличие физиологически приспособлены к тому, чтобы говорить на каком-то языке. На любом языке. Таким образом Друдж может сменить обличие, но однажды сменив обличие, он должен довериться кому-то, кто прошепчет правильное заклинание, или рискнет остаться на вечность вороной, совой, оленем, лисой, сорокой, гадюкой или, как в случае, Накстуру, волком.
Оставшись один и в изгнании, Михай больше не менял цитру. В городах были и другие Друджи, но они были безродны и своенравны и не доверяли друг другу, так что некому было прошептать нужные слова. Для этого нужны были сородичи, племя, а Михай давно порвал со своим племенем. Так что он жил в человеческой ипостаси и творил магию для других вещей.
«Окно, — прошептал он в воздух, — откройся», и они тотчас же оказались в гостиной Мэб и Эсме в Лондоне, так что они с корабля из гавани на юге Франции, попали на ковер под не прозвучавшие фанфары, как будто торжественно переступили порог. Волк бросился за ними, и Михаю пришлось вцепиться в его огромные челюсти обеими руками, и отшвырнуть назад, прежде чем мерцающее окно захлопнулось. Его руки кровоточили, но он будто не замечал этого.