Три поцелуя
Шрифт:
И она поняла, почему Королева взяла ее косу на зимнюю охоту. Волосы юноши были точно такого же оттенка, как и ее собственные, красные, как хурма, и, как у нее, его кожа была кремового цвета, без веснушек. Глядя на них обоих, их можно было принять за брата и сестрой.
Исвант толкнул юношу по каменным ступенькам наверх, где рядом с Королевой стояла Мэб. Все Друджи последовали за ними. Они толпились вокруг и подталкивали юношу к ней, в глазах их мерцал странный хищный блеск. Юноша дрожал, и Мэб тоже начала дрожать. Она не понимала, чего они от нее хотят. В какой-то ужасный момент она испугалась, что они заставят ее убить его, как кошку, и сбросить тело чудовищам. Она начала все больше и больше паниковать. Ее глаза метнулись между ледяным взглядом Королевы и похотливыми глазами Исванта,
Дело было не только в том, что он был незнакомцем, который заставил ее взгляд дрогнуть, когда тот остановился на его лице; дело было в его взгляде, который мерцал в его глазах. Прежде ей не доводилось видеть подобный ни у одного из Друджей. Она знала это только по тому, что видела это в своем отражении. Это была боль.
А потом Королева приподняла подбородок Мэб указательным пальцем. И в девушку хлынуло голубое, обжигающее холодом пламя. Это было сродни падению в замерзшую реку, и все стало приглушенным и отдаленным. Королева была внутри нее, и Мэб опять было неподвластно ее тело, словно она стала просто его тенью. Она будто в мутном отражение видела, как ее расписанные синью руки потянулись к юноше, но она едва чувствовала его кожу под кончиками пальцев. Это Королева наслаждалась всеми ощущениями, когда она провела пальцами по его острым молодым ключицам; сердцебиение в его тонкой груди, такое же ясное и быстрое как у птицы.
А затем и юноша перестал дрожать и выражение его лица стало пустым, и Мэб поняла, что в него вошел Исвант. Рука юноши потянулась, чтобы схватить Мэб за запястье, точно таким же образом, как он схватил ее тогда, когда потянул через мост, словно она была всего лишь трупом, который нужно перетащить из одного места в другое.
Он (юноша, но не юноша) потянул ее на меха. Захваченная в плен внутри собственного тела, как и много раз до того, Мэб съежилась и стала просто ждать. Она была лишь чем-то несформировавшимся внутри куколки, и она не больше чувствовала плоть на своей плоти, чем куколка бабочки чувствует дождь на своем коконе. Она ждала когда это закончится, и спустя какое-то время так оно и случилось. Но прежде чем это случилось, она вновь заметила в толпе наблюдателей нового Друджа и уставилась на него. Он выделялся на фоне прочих, словно этот незнакомец зажал что-то между зубами и должен был изо всех сил держать это до самой смерти. Нечто сопротивляющееся. Мэб была в это уверена. Что причиняло боль, несмотря на то, что она прекрасно знала: Друджи не чувствуют боли. И в этом таилась загадка. Он был загадкой, и он дал ей повод для размышлений, пока Королева и Исвант не закончат со своей шарадой и не вернуться в свои тела.
Тело Королевы зашевелилось. Она приподняла подбородок и холодно отвернулась от Мэб, оставив ее лежать на мехах. Синяя краска девушки размазалась и смешалась с краской юноши. Он тихо плакал рядом с ней, и Мэб медленно пришедшая в себя, повернулась к нему и погладила его волосы и пробормотала ласковые слова. Королева остановилась и бросила взгляд через плечо. Ее лицо вспыхнуло от раздражения.
Мэб смело встретила ее взгляд и продолжила гладить юношу по волосам, пораженная жаром его лба. Неожиданно она поняла сразу несколько новых вещей. Во-первых, она была не одна в этом мире, но одна из загадочного вида, который существовал где-то в другом месте. Во-вторых, кем бы она ни была, в каком-то смысле Королева хотела владеть этим. Друджи могли носить чужие тела, но они ничего не чувствовали, кроме трения. Они никогда узнают, что это такое, что заставляет незнакомцев цепляться друг за друга, сближаться из-за страха и печали. Друджам этого не дано, даже когда те подражают акту любви.
Позже Мэб поняла, что в Друджах имелся изъян. Им чего-то отчаянно не хватало. Позже Язад объяснил ей и рассказал о душе. Она не могла выразить это словами, лежа на мехах вместе с юношей, но даже без слов, она начала тогда понимать.
Много месяцев спустя, когда она почувствовала первый трепет жизни в себе и ее руки полетели к животу, это понимание сосредоточилось в твердой, светлой точке внутри нее, как жемчужина. «Вот еще что-то, что не могут Друджи», — подумала она тогда ожесточенно. И хотя Королева могла проникнуть в нее и украсть это ощущение трепета для себя, Мэб знала, что жемчужина внутри нее была только ее, и ничто из того, что Королева когда-либо делала, не могло изменить этого.
И она знала, что никогда не сможет пересечь черные луга с пустыми руками. Ей нечем будет купить свободу себе и крошечной жизни внутри нее. Она размышляла о происхождение девочек-матерей, которые были здесь до нее, и она пыталась представить, как они покидают Тэджбел, уходят, опорожненные, пустые, как яичная скорлупа, и просто не могла этого осознать.
Что случилось с ее собственной матерью и со всеми, кто был до нее?
Благодаря Михаю Мэб так и не узнала; именно из-за него ее дочь не познала голода, и клетку и чудищ Друджей. По какой-то, неведомой ей причине, он спас их. Поэтому, когда он выкрал Эсме, и Мэб разглядела сквозь воздушное окно шпили Тэджбела, ей вспомнилась та мука, что столько лет в юности переполняла ее, и она закричала. Наконец, когда она не могла больше кричать, женщина рухнула на ковер. Она видела младые руки и ноги, опоясанные синевой и слышала мысленно песню о созревших плодах. Она обхватила свой плоский живот, давно низвергшего драгоценную жемчужину, и представила, как нежную Эсме ведут к юноше, специально для нее откуда-то выкраденного, чтобы она произвела на свет для Королевы еще одного огненно-рыжего питомца, который никогда не познает человеческих рук.
— Это не то, что ты думаешь, — сказал Михай, но Мэб была в ловушке кошмаров и не могла мечтать об иной судьбе.
Глава девятая
Город чудовищ
Нашептанное окно Михая выплюнуло Эсме на узкий каменный мост. Она приземлилась на колени и тут же начала озираться. Михай оказался прямо у нее за спиной. Девушка задрала голову и впилась взглядом в руки своей матери, отчаянно тянувшихся к ней, пока воздух не сомкнулся и не заглушил ее вопль. Наступившие звенящее безмолвие было сродни глухоте.
Эсме ползком попятилась назад. Она прижалась к резным балясинам моста и выжидающе уставилась на Михая. Он стоял, уперев руки в бедра, и осторожно озирался. Холодный ветер взъерошил ему волосы. Непокорная челка лезла в глаза. Он нетерпеливо откинул ее назад. На его лице появилось выражение плохо скрываемого ужаса. Эсме проследила глазами за его взглядом. Мост, на который они приземлились, простирался между двумя высокими скалами. Истертые каменные ступеньки по спирали убегали вверх и терялись в проходах скал, зияющих незастекленными окнами пустых помещений. Множество таких скал поднималось, подобно сталагмитам, из окутанных тьмой глубин длинного оврага. Они сужались к коническим шпилям, ребристой поверхностью как рога животных, и сужались в самом низу, словно произрастали из темноты внизу длинными каменными стеблями, опасно тонкими.
Ландшафт выглядел так, словно был извергнут самими горами, словно горная порода попыталась сама, как умела, изобразить имитацию замков, построенных людьми. Это было нерукотворное место, потустороннее. В голове у Эсме что-то щелкнуло: ей знакомо это место, что противоречило ее благоговению перед его чужеродной необычностью.
— Где мы? — спросила она Михая.
Он резко повернулся и внимательно посмотрел на нее.
— Думаю, ты знаешь, — сказал он.
И она поняла, что он прав.
— Тэджбел, — прошептала она. Слово сформировалось ее губами как само собой разумеющееся.
— То, что от него осталось, — произнес Михай и Эсме прочла шок в его глазах. Он медленно развернулся и пробормотал слова, что Эсме ни раз и ни два слышала от Мэб: — Avo afritim. Спаси и сохрани нас.
Даже она почувствовала, что здесь что-то не так. Цитадель казалась опустевшей. Меж шпилями гулял ветер, но почти не создавал каких-либо звуков. Мосты и стены пропастей увивал плющ, во многих местах камень раскрошился и осыпался. В черноту обрушился целый мост, оставив на память о себе лишь несколько звеньев каменной кладки по обе стороны, словно тропинки в небытие.