Три поцелуя
Шрифт:
И Снайя сбросила ее.
Или она зависла в воздухе на мгновение, или ей так показалось. Как бы там ни было, Мэб показалось, что мгновение она висела в воздухе, а в следующее она уже бы приземлилась на мост и чудовище схватило бы ее. И запаниковав, она ослабила хватку и выпустила котенка, и он упал — но не Мэб. Снайя схватила ее за волосы и одежду и потащила обратно в безопасное место.
Котенок приземлился на лапы, пошатываясь сделал шаг вперед, а потом еще один. Сбитый с толку, он поднял большие золотые глаза на Мэб, а затем будто молнией в темноте мелькнула длинная белая рука и исчезла вместе с котенком.
Жалкое
Кошки были платой за переход по мостам.
— Как и тебе, красавица, чудовищам нужно что-то кушать, — сказала Снайя, и даже будучи еще малышкой, Мэб уловила в голосе служанки презрение и поняла его значение. Друджи ничего не ели. Иногда они потягивали вино из резных кубков, но еда была для животных.
Той ночью Мэб впервые жизни проснулась от крика, на который пришла Королева и взяла девочку на руки, чтобы убаюкать. Мэб плакала и ее Батришва воспользовалась случаем, чтобы слизать слезы с ее щек. Ее язык был таким же холодным, как и тело, но убаюкивание успокаивало, и она напевала Мэб на ухо, чтобы утешить девочку.
— Ижа, милая, — пела она, — расскажи, что с тобой приключилось.
Мэб рассказала. Она показала Королеве царапины, оставленные котенком и рубец на запястье от кожаного ремешка. Снайя была наказана. Королева заставила ее перекинуться в ипостась кошки и оставила ее в этой личине. Королева не стала произносить заветные слова, и Снайе пришлось быть в теле кошки неделями, стараясь не попасться в руки чудовищ. Иногда Королева брала ее на руки и стояла так у края моста, поглаживая черный мех служанки, как будто собиралась бросить ее вниз.
После Мэб больше никто не мучил, кроме самой Королевы.
Сначала это было всего лишь пренебрежение, и как во всем остальном, Мэб была сама в этом виновата. Она выросла. Она переросла железную клетку и не пожалела об этом, но она стала и слишком большой для того, чтобы Батришва баюкала ее на руках и день ото дня она все меньше, похоже, стала приносить пользы Королеве. Маленькая меховая кровать Мэб была вынесена из королевских покоев и оставлена на пустой лестнице в задней части шпиля. Никто не кормил ее, так как Друджи не едят, а потому подобные мелочи, вроде голодного ребенка, легко забывались. Мэб приходилось копаться в десятине, которую дважды в год приносили с черных лугов. Ей было пять лет, когда она узнала, что такое запасы и их распределение. В ту первую зиму, когда ей пришлось кормить себя самой, у нее закончилась еда и она отощала, перебиваясь мхом. Она даже ела кору.
Весной, после сбора Друджами очередной десятины, она пополнила свои запасы, и после этого была осторожной. Но она сохранила себе жизнь. Времена года шли своей чередой. Она проводила дни за вышивкой и за игрой на каманчай. Теперь она сама причесывалась, шила себе одежду и старалась делать подарки для своей Батришвы. Однажды зимой, когда Королева и Накстуру уехали на ежегодную охоту, она провела месяцы, вышивая халат с замысловатыми птицами и бабочками раскрашенных сотней цветов, но Королева даже ни разу его не надела.
Тогда ей казалось, что она познала страдания, но став старше, осознала насколько наивной была, и она с тоской вспоминала те годы, которые казались такими безмятежными по сравнению с тем, что случилось дальше.
Как-то ночью, когда ей было десять лет, ее жизнь будто разрезали ножом на время до и после, и то незначительное голодание, пренебрежение и одиночество, принадлежали жизни «до», когда она была еще счастлива.
Той ночью была Вишаптата. В ночи полнолуний Тэджбел будто наполнялся энергией, а Вишаптата — это не просто полнолуние. Это был также перигей, когда луна ближе всего находится к земле в своем небесном размахе, восковым пятном на огромных небесах. Вишаптата случается редко; много лет может пройти, когда полнолуние совпадет с перигеем. Тот раз был первым в жизни Мэб, и она тогда очень волновалась и нервничала. Друджи, казалось чего-то ждали, что-то должно было произойти, поэтому и она ждала.
И что-то произошло.
К ней пришли служанки, как в былые времена, когда она еще была сокровищем Королевы. Они расчесали ее длинные рыжие волосы, одели в чудесное платье из тонкого шелка, расшитого жемчугом, и привели ее на небольшое плато, расположенного на вершине башни-бивня Королевы. Королева уже была там, разодетая в мерцающие щелка, и как только служанки привели Мэб, они сами скинули свои одежды и превратились в сов, а потом растворились в ночи на бесшумных крыльях. Друджи изменялись по всей Тэджбел. Нукстуру завывали и лисицы лаяли; птицы щебетали и клёкатали, олени били копытами; раздался даже опасный горловой рык снежных барсов. И только Королева не изменила облик. Она никогда его не меняла.
Стоя в отблеске луны, она поманила к себе Мэб, и Мэб пошла к ней, сама желая этого. Она так тосковала по своей Батришве, надеялась на ласку. Прошло так много времени с тех пор, как Королева прикасалась к ней. Королева провела пальцем по лицу девочки остановила его под ее подбородком и приподняла его вверх. Мэб неуверенно улыбнулась.
Это был последний раз, когда она смотрела в эти бледные глаза без льда страха, кристаллизующегося в ней.
— Ижа, — прошептала Королева, ее клыки блестели.
А затем в Мэб ворвался холод и заполнил все ее существо. Она будто тонула в тающем прямо на глазах снегах. Слепота, головокружение, отдышка. Ее же затолкнули куда-то глубоко. Она была оглушена, подавлена. Шок был настолько велик, что она едва осознавала, что ее тело продолжало двигаться на протяжении всей долгой лунной ночи. Руки и ноги больше ей не принадлежали, и глаза тоже, но она все же еще что-то видела через них, но словно через калейдоскоп теней. Она видела тело Королевы. Оно не двигалось, а глаза были мертвы, как стекло. Она видела летящих сов и силуэты волков, воющих на вершинах дальних шпилей. Она видела себя в королевском зеркале. Свое личико в отражении, карие глаза, но она больше не одна смотрела этими глазами.
В ней поселился злоумышленник. Она была раздавлена внутри себя, утрамбована, смята, порвана, избита. В тот первый раз, когда Королева вошла в нее, Мэб не испытала ничего, кроме шока, только холод и боль, но скоро она к этому привыкнет. Это была новая форма ее жизни.
В последующие недели, месяцы и годы Мэб узнала, что она еще меньше, чем она всегда считала. Она не животное. Она была цитрой. Она была для Королевы чем-то, что она могла просто носить, что-то вроде платья или мехов. А она будет смотреть на пустую оболочку Королевы из своей отобранной, видеть неподвижность пустого сосуда и мечтать, чтобы ее собственное я могло остаться сакральным местом, чистым, на которое никто бы не посягал.