Три поцелуя
Шрифт:
Последующие годы вязко тянулись, но у Мэб началось кровотечение и вновь все изменилось.
Глава седьмая
Багряные пятна
Как-то раз на рассвете, будучи уже четырнадцатилетней девушкой, Мэб проснулась и обнаружила, что белые лисьи шкуры оказались запятнаны кровью. Она не поняла, что случилось. Она знала, что такое кровь, потому что видела, как Накстуру разделывали оленей и как усы кошек окрашивались алым, после того, как они ловили полевок и певчих птичек. Кровь означала смерть, и каким-то образом она пробралась к ней в постель.
В ужасе она искала рану и не нашла ни одной, только складки кожи, которые были там всегда, и потом она подумала, что совершила какую-то мерзость, чего никогда бы не сделали Друджи, нечто животное и грязное. Она вздрогнула. Никогда еще она не чувствовала себя такой недостойной, чем когда ей приходилось заползать на деревья и усаживаться там, подобно животному, чтобы справить нужду.
Она поднялась, надеясь, украдкой выскользнуть из башни и перебраться через мост, чтобы незаметно пробраться в лес и очиститься от непонятной крови, вызывающей такой прилив стыда. Она также взяла с собой несколько шкур, которые были испачканы и поспешила вниз по длинной изогнутой лестнице к королевскому мосту.
На мгновение она застыла в нерешительности, посмотрела из стороны в сторону, вглядевшись в бездны Тэджбел. В воздухе висел туман, а шпили стояли залитые темно-фиолетовым цветом. Одни были изогнуты как рога баранов, другие стояли прямо как ножи. Окна в них не имели стекол, и Мэб знала, что Друджи спали без сновидений, но чутко. Она изо всех сил старалась не разбудить их, ступая осторожно по мосту.
Ей было прекрасно известно, что невозможно пройти по мостам, не принеся чудовищам жертвы. Она слышала их запах, насыщенную вонь гниения их тел, и в туманной тишине рассвета она могла даже слышать свистящее дыхание одного из них, поджидающего очередную жертву в тени. Мэб огляделась по сторонам. По близости не оказалось ни одной кошки, и она была рада этому. А ведь она могла бы схватить ее и сбросить. Испытав отвращение от одной этой мысли, она вцепилась крепче в лисьи шкуры и постаралась не расплакаться.
Лисьи шкуры. Она задумчиво уставилась на них. Чудовище несомненно услышал запах крови на них; он услышал запах крови и меха, и она подумала, что на миг эти шкуры могут одурачить его. Мех не сразу окажется в его пасти, сначала он будет рвать шкуру на части и этого мгновения может оказаться достаточно, чтобы она успела перебежать мост. Поэтому она швырнула обе шкуры вниз, и как только длинная ручища нащупала балясины моста, чтобы схватить их и перетащить вниз, она поднялась на ноги и побежала.
Едва ее ноги коснулись холодного камня, как она помчалась быстрее ветра, дрожа от страха, что в любую секунду может почувствовать, как гниющая ручища схватит ее. Но у нее все получилось. Она взмыла вверх по ступенькам на другой стороне моста, по кромке скалы, в лес, и только когда она почувствовала под ступнями сосновые иголки, девушка замедлилась. Позади нее раздался вопль чудовища, возмущенного обманом. Она вздрогнула и направилась к ручью. Там пили олени, они не возражали против ее мягких шагов, но просто поглядывали на нее и продолжили пить, пока она стояла на коленях на берегу и погружала испачканные пальцы в холодную воду.
Прохлада ручья манила обещанием чистоты. Мэб сняла одежды и проскользнула в ручей, пробралась на его середину, где вода доходила ей до талии. Она помылась и даже погрузилась в воду с головой так, что ее волосы красным облаком расползлись по поверхности воды. Затем она вылезла и, вся дрожа, уселась на плоском камне, когда солнце уже расправилось с восхождением на небосклон. Олени ушли. Мэб оделась и вернулась в Тэджбел. Ей пришлось ждать у подножья моста, пока Снайя не нашла ее и не заплатила пошлину рыжим котом.
Остаток утра прошел, как и все остальные. Она ела дикие яблоки и вычесывала узлы из волос гребнем из слоновой кости. Мэб попыталась вышивать, но отрез, над которым она работала, должен был украшать узор из красной нити на белом муслине и напоминал ей о ее крови. Она убрала его, запихнув тайну кровотечения в свой разум и надеясь оставить его там. «Все кончено, — подумала она. — Кончено».
Но кровотечение случилось снова, и на этот раз его скрыть не удалось. Она играла на каманчае, когда Королева, проходя мимо двери, вдруг остановилась и повернулась к ней. Внезапное движение заставило Мэб вздрогнуть, и она в поклоне случайно провела по струнам, издав звук похожий на стон. Королева уставилась на нее, ее льдистые глаза заблестели неестественно ярко. Она спросила:
— Ижа, у тебя идет кровь?
— Нет… — возразила Мэб.
— Я чую запах.
У Мэб перехватило дыхание. Она с грохотом уронила каманчай и попыталась отползти на коленях подальше, но Королева сказала:
— Перестань, — велела она.
— Простите… — прошептала она. — Я не хотела… — Королева приблизилась к ней и Мэб вновь вздрогнула и зажмурилась. Но прикосновение, которое она почувствовала к своим волосам, было очень, очень мягким, кончики пальцев скользили по изгибу ее головы, и когда Королева вновь заговорила, ее голос был похож на журчание ручья.
— Дитя, дитя, поднимись. Все в порядке. Я ждала этого так долго. Взгляни на меня.
«Взгляни на меня». Это был приказ, от которого по позвоночнику Мэб спустился холод. Всякий раз, когда она слышала это, она знала, что последует дальше — амнимус Королевы хлынул в нее, как темные воды. Дрожа, она посмотрела в эти бледные глаза. Она ждала холода, но он не последовал. Королева не вторглась в нее, а только смотрела, этот странный блеск все еще сиял в ее глазах, ее губы изогнулись в своего рода изумленной улыбке. Она снова погладила волосы Мэб, и ей было так хорошо, как раньше, когда Мэб была маленьким существом у нее на коленях, красивым и ласковым.
— Это вохуниш, дитя, кровь дает жизнь, — сказала она. — Не бойся. Улыбнись мне. Вот.
Улыбка Мэб больше походила на вымученную гримасу, но Королеву мало заботило различие между настоящими эмоциями и притворными. Она похлопала в ладоши, призвав служанок, и когда те пришли, объявила:
— Наша Ижа стала взрослой!
Стала взрослой. Как мало эти слова значили тогда для Мэб! Окруженная не меняющимися со временем Друджами, что она могла знать об этом? Котята вырастали, становясь длинными и тощими. Олени отращивали рога, чтобы схлестнуться ими в каком-нибудь ущелье… Позже вспоминая былое, она дивилась, как это она не догадалась, что произойдет дальше. Ей казалось, что приближающаяся ее неминуемая гибель должна была затмить прочее, подобно грозовым тучам, бушующих перед солнцем, но ничего такого, только хрупкая надежда, что Королева вновь полюбит ее. Любовь! Как будто Друджи способны на это! Она и сама тогда не знала этого слова, едва-едва осознавала это чувство. Но она бы научилась этому.