Три сердца, две сабли
Шрифт:
– Полина Аристарховна! Евгений жив и скоро встанет на ноги, а негодяй де Шоме убит. Но нельзя медлить ни мгновения. Вскоре его хищники, коих мне удалось обмануть и отвлечь, вернутся, пылая местью. Я виноват, но неизбежного предотвратить уже не в силах: в ближайшее время – полагаю, через полчаса, не более – здесь наверняка будет бой. Ваш батюшка верно предрекал своему дому судьбу крепости. Немедля поднимайте вашу партизанскую армию в ружье… или в косы с вилами! И отдайте мне командование обороной!
Все сие выпалил я на одном дыхании… разумеется, постеснявшись сказать, кто убил капитана.
Полина Аристарховна стояла предо мною бледная и неподвижная, подобная совершенному изваянию Микеланджело.
И нужно ли уточнять, что каждое слово мое было произнесено на чистом русском языке?
Кузнец и брат его стояли рядом, вовсе не тяготясь ношей, и только улыбались до ушей.
Двух бед опасался я в те мгновения: того, что молодая хозяйка усадьбы упадет в обморок, и того, что Евгений, напротив, очнется и сделается самой опасной помехой в грядущем деле. По счастью, оба опасения оказались напрасными.
– Вы… вы… – прямо обвинительным тоном обратилась Полина Аристарховна она ко мне и запнулась… Признаюсь, как раз кстати.
– Да. Я тоже русский разведчик, переодетый французом, императорским порученцем, – с облегчением сказал я и, представившись по артикулу, коротко и ясно объяснился: – Интрига наша против подходящих частей неприятельских – весьма скрытная и сложная, я бы сказал, с тройным дном. Не имею ни малейшего права раскрывать вам ее подробности. Пока могу сказать вам, сударыня, лишь одно: появление здесь негодяя де Шоме весьма осложнило исполнение тайных планов. Теперь тактическая задача – лишь защитить вас, вашего батюшку и ваш дом. Что же до Евгения, он контужен, и я очень опасаюсь, что он, толком не придя в себя, тоже ринется в бой…
У меня были самые смутные подозрения на тот счет, чью сторону он в этом бою возьмет, а потому я затеял еще одну интригу:
– …а сие означает, – на верную смерть. Сейчас его необходимо укрыть где-нибудь понадежнее и даже запереть. Но главный теперь расчет – на вашу партизанскую партию. Час славы ее наступает!
Полина Аристарховна выслушала меня, держась хладнокровно и величаво, покачала головой сокрушенно и обратилась к братьям хозяйским тоном:
– Ну-ка, сдайте мне!
И подставила руки.
Я на миг потерял дар речи… да и глазам своим не поверил!
Ничтоже сумняшеся братья просто-напросто… перекинули Евгения на подставленные руки барышни. Она подхватила его, будто спящего ребенка, и даже плечи ее не опустились от тяжести тела ни на вершок!
– Полина Аристарховна! – взмолился я, ринувшись…
– Погодите, господин поручик! – решительно и сердито отстранилась от меня хозяйка усадьбы, кою и вправду вернее было именовать «русской Брунгильдой», а не Герсилией. – Теряем драгоценное время!
За сим она отдала приказ:
– Орлы мои, летите с Богом! Поднимайте ополчение. Наша тактика нынче – засада в осаде. Уразумели?
– Как есть, ваше высокоблагородие барышня Полина Аристарховна! – дерзко выпалил кузнец… правда, на русском наречии. – Рады стараться!
Вон оно что было! Хозяйка усадьбы и саму себя велела в военное время по-военному же и величать ради ратной строгости, пусть и машкерадным манером!
– Одна нога здесь, а другая – в деревне! – предупредила барышня обоих, да уже вдогонку, за сим повернулась с удивительной ношей к лестнице и велела мне через плечо: – А вы следуйте за мной и прошу вас – не хватайтесь, только помехой станете!
Суди меня, любезный читатель, коли волен… но я не решился тогда отнимать силой чудную ношу у царь-девицы: мало того, что в той небывалой оказии я отчетливо видел, что моя новая попытка помочь будет принята едва ли не оскорблением, ведь пример де Шоме, прокатившегося по лестнице, вспомнился мне кстати…
Поднимаясь следом по ступеням, я уж не мог сдержать в себе злорадной мысли: «Ежели ты очнешься сию минуту, то могу держать пари, что застрелишься еще до нашего поединка».
– Могу ли узнать по праву военного, что означает сия тактика «засады в осаде»? – вопросил я вслух.
– Увидите сами, – лаконично отвечала Полина Аристарховна, в чем видел я еще не избытую обиду ее на меня за тайное и несвоевременное отсутствие.
Ясно мне стало, что ходатайство мое о назначении меня командиром партизанской партии удовлетворено не будет.
Лишь в потаенной комнатке с крохотным окошечком под самой крышей Полина Аристарховна позволила мне помочь ей, а именно устроить бесчувственного Евгения на весьма просторную лежанку, занимавшую почти все помещение. К моему вящему изумлению, в сей комнатке, служившей также арсеналом, помимо пяти отличных армейских ружей с припасом пороха и пуль и стольких же пистолетов, нашлась под рукой и материя для перевязки, коей барышня умело перевязала голову Евгению, кровь на коей уже почти запеклась и сочилась едва.
– Я потрясён! Все вы умеете! – восхищенно прошептал я, с опаской присматриваясь к Евгению: не пора ли живо убираться отсюда, заперев его и оставив от греха подальше.
– Батюшка всему учил меня, – по счастью, так же тихо стала говорить и Полина Аристарховна. – У него, однако, бывали и странные фантазии: в сей комнате он мечтал перед самым приходом завоевателей скрыть, будто в брюхе Коня Троянского, пятерых самых верных мужиков-«рекрутов», коим он мог на время доверить оружие. В роковую минуту сии отважные «ахейцы» должны были внезапу выскочить и взять в плен какого-нибудь маршала или, как чаял батюшка, даже самого Бонапарта! Не задалось… Может, и к счастью. Но вот, на удивление, тайное отделение пригодилось нынче.
Все то барышня поведала мне, пока мы выносили оружие из комнаты и пока она запирала саму комнату с помощью потайной задвижки в полу, под одной из паркетин. Когда она нажала на нее ножкой, я вздохнул с облегчением.
– Точно так же комнату можно запереть и открыть изнутри, – сообщила Полина Аристарховна. – Мои избранные «ахейцы» знают секрет… А ваш благородный друг и однополчанин, я уверена, в том случае, ежели останется тут в живых один-одинёшенек, сам справится с секретом за день-другой. – И с этими словами она наконец-то милостиво улыбнулась мне!