Три смерти Бена Бакстера
Шрифт:
– Простите, младший брат мой, я, кажется, помешал вашим размышлениям?
– молвил священник.
– Это всецело моя вина, отец. Ибо сказано: пусть юность рассчитывает свои шаги, - ответствовал Бринн.
Священник покачал головой.
– В юности живет мечта о будущем, и старости надлежит уступать ей дорогу.
– Старость - наш путеводитель и дорожный указатель, смиренно, но настойчиво возразил Бринн.
– Все авторы единодушны в этом.
– Если вы чтите старость, - возразил священник, - внемлите же и слову старости
Бринн с обдуманно любезной улыбкой отвесил низкий поклон. Священник тоже поклонился, и каждый пошел своей дорогой. Бринн ускорил шаг: он крепче зажал в руке молитвенный посох. До чего это похоже на священника ссылаться на свой преклонный возраст как на аргумент в пользу юности. Да и вообще в учении западных буддистов много кричащих противоречий. Но Бринну было сейчас не до них.
Он вошел в кафе "Золотой лотос" и сел за один из дальних столиков. Перебирая пальцами сложный узор на своем молитвенном посохе, он чувствовал, что раздражение его проходит. Почти мгновенно вернулось к нему то ясное, бестревожное единство разума и чувства, которое так необходимо адепту праведной жизни.
Но пришло время помыслить о Бене Бакстере. Человеку не мешает помнить и о своих преходящих обязанностях наряду с религиозными. Посмотрев на часы, он увидел, что уже без малого одиннадцать. Через два с половиной часа он будет в конторе у Бакстера и...
– Что вам угодно?
– спросил официант.
– Воды и сушеной рыбки, если можно, - отвечал Бринн.
– Не желаете ли картофеля фри?
– Сегодня вишья, и это не положено, - ответствовал Бринн, из деликатности понизив голос.
Официант побледнел, сглотнул и, прошептав: "Да, сэр, простите, сэр!", поспешил уйти.
Напрасно я поставил его в глупое положение, упрекнул себя Бринн. Не извиниться ли?
Но нет, он только больше смутит официанта. И Бринн со свойственной ему решительностью выбросил из головы официанта и стал думать о Бакстере. Если к лесной территории, которую он собирается купить, прибавить капиталы Бакстера и связи Бакстера, трудно даже вообразить...
Бринн почувствовал безотчетную тревогу. Что-то неладное происходило за соседним столиком. Повернувшись, он увидел давешнюю смуглянку; она рыдала в крошечный носовой платочек. Маленький сморщенный старикашка безуспешно пытался ее утешить.
Плачущая девушка бросила на Бринна исполненный отчаяния взгляд. Что мог сделать аскет, очутившийся в таком положении, как не вскочить и направить стопы к их столику!
– Простите мою навязчивость, - сказал он, - я невольно стал свидетелем вашего горя. Быть может, вы одиноки в городе? Не могу ли я вам помочь?
– Нам уже никто не поможет!
– зарыдала девушка.
Старичок беспомощно пожал плечами.
Поколебавшись, Бринн присел к их столику.
– Поведайте мне свое горе, - сказал он.
– Неразрешимых проблем нет. Ибо сказано: через любые джунгли проходит
– Поистине так, - подтвердил старичок.
– Но бывает, что человеческим ногам не под силу достигнуть конца пути.
– В таких случаях, - возразил Бринн, - всяк помогает всякому - и дело сделано. Поведайте мне ваши огорчения, я всеми силами постараюсь вам помочь.
Надо сказать, что Бринн-аскет превысил здесь свои полномочия. Подобные тотальные услуги лежат на обязанности священников высшей иерархии. Но Бринна так захватило горе девушки и ее красота, что он не дал себе времени подумать.
– В сердце молодого человека заключена сила, это посох для усталых рук, - процитировал старичок.
– Но скажите, молодой человек, исповедуете ли вы религиозную терпимость?
– В полной мере!
– воскликнул Бринн.
– Это один из основных догматов западного буддизма.
– Отлично! Итак, знайте, сэр, что я и моя дочь Джанна прибыли из Лхаграммы, из Индии, где поклоняются воплощению даритрийской космической функции. Мы приехали в Америку в надежде основать здесь небольшой храм. К несчастью, схизматики, чтящие воплощение Мари, опередили нас. Дочери моей надо возвращаться домой. Но фанатики марийцы покушаются на нашу жизнь, они поклялись камня на камне не оставить от даритрийской веры.
– Разве может что-нибудь угрожать вашей жизни здесь, в сердце Нью-Йорка?
– воскликнул Бринн.
– Здесь больше, чем где бы то ни было!
– сказала Джанна.
– Людские толпы - маска и плащ для убийцы.
– Мои дни и без того сочтены, - продолжал старик со спокойствием отрешенности.
– Мне следует остаться здесь и завершить свой труд. Ибо так написано. Но я хотел бы, чтобы по крайней мере дочь моя благополучно вернулась домой.
– Никуда я без тебя не поеду!
– снова зарыдала Джанна.
– Ты сделаешь то, что тебе прикажут, - заявил старик.
Джанна робко потупилась под взглядом его черных сверлящих глаз. Старик повернулся к Бринну.
– Сэр, сегодня во второй половине дня в Индию отплывает пароход. Дочери нужен провожатый - сильный, надежный человек, под чьим руководством и защитой она могла бы благополучно доехать. Все свое состояние я готов отдать тому, кто выполнит эту священную обязанность.
На Бринна вдруг нашло сомнение.
– Я просто ушам своим не верю, - начал он.
– А вы не...
Словно в ответ, старик вытащил из кармана маленький замшевый мешочек и вытряхнул на стол его содержимое. Бринн не считал себя знатоком драгоценных камней, и все же немало их прошло через его руки в бытность его религиозным инструктором в годы Второго мирового джехада. Он мог поклясться, что узнает игру рубинов, сапфиров, изумрудов и алмазов.
– Все это ваше, - сказал старик.
– Отнесите камни к ювелиру. Когда их подлинность будет подтверждена, вы, возможно, поверите и моему рассказу. Если же и это вас не убеждает...