Три версты с гаком
Шрифт:
Давно Артем не чувствовал себя так хорошо. В городе его последнее время одолевали совсем другие чувства: усталость, опустошенность, утрата веры в себя. В такие дни хотелось напиться или уехать куда-нибудь. А куда-нибудь — это снова город, приятели, мимолетные знакомства. А потом и оттуда хотелось поскорее уехать... Иногда, валяясь на неубранной гостиничной койке, далеко-далеко от дома, он думал, что жизнь сыграла с ним злую шутку: почему до сих пор он не встретил девушку, на которой смог бы жениться? Бывая в гостях у женатых приятелей, Артем с горечью ловил себя на мысли, что
Дождь кончился, но еще долго слышалось шуршание капель в сенях, на чердаке. Артем перегнулся через перила крыльца и увидел себя, будто в зеркале, в большой деревянной, переполненной водой бочке. Широколобый, чернобородый, в серых глазах живой блеск. Довольно живописная личность. Подмигнув своему изображению, он бросил в бочку подвернувшийся под руку камень: вода заволновалась, и изображение исчезло.
Бороду Артем отпустил два года назад, когда был с ихтиологами в длительной экспедиции в Хибинских горах. Тогда все мужчины, кроме начальника экспедиции, отпустили бороды. Портреты этих озерных бродяг, написанные Артемом, были опубликованы в журнале «Смена». Кто-то сказал, что борода идет Артему, но он не потому оставил ее.
Во-первых, не нужно каждый день бриться, во-вторых, если раньше, над чем-нибудь задумываясь, он терзал свой многострадальный нос (как-то в детстве его перебили палкой в неравной драке), то теперь накручивал на палец бороду, пощипывал усы.
За девушками он ухаживать не умел, тем не менее нравился многим, хотя сам искренне удивлялся этому. От него — рослого, крепко сколоченного — веяло силой. А в серых глазах, особенно когда он задумывался, появлялась несвойственная его мужественному облику нежность.
С крыши все реже срываются тяжелые капли. На край бочки приземлился воробей и, озорно поглядывая на Артема, стал пить, смешно приседая на ногах-спичках. В огороде заквохтали куры. Отворилась дверь детсада, и высокая русоволосая воспитательница оглядела притихший, искрящийся дождевыми каплями двор, раздумывая: выводить на мокрую площадку свой выводок или подождать, когда солнышко выглянет?..
Когда Артем заколачивал окна, он думал, что ночует здесь последнюю ночь, а утром вот взял и оторвал доски напрочь. Друзья его уже в Паланге, а что ему делать летом в Ленинграде? Можно пожить и в деревне, а там видно будет... Во всяком случае, дом продавать не стоит. Не так уж и далеко Смехово от Ленинграда — за полдня можно добраться. Поживет он здесь, попишет иа пленэре...
Да что и говорить, утром, выскакивая на росистую лужайку и видя солнце, слыша щебетанье птиц, пчелиный гул, он чувствует себя счастливым. Каждый день приносит отличное настроение. Что еще человеку надо?
Решено, дом нужно ремонтировать. Жить в нем нельзя. Дом, как говорится, дошел до ручки.
Артем посоветовался с Кошкиным; тот долго чесал макушку, потом сказал, что подумает.
Плотники приходили, подолгу смотрели на старый дом, будто видели его впервые, справлялись о цене и, попросив
В конце концов Артем договорился о ремонте дома с разбитным мужиком по фамилии Паровозников. Тот пообещал привести бригаду плотников, и они в два счета соорудят ему избу. После молчаливых, осторожных мужиков, не спешащих дать своего согласия, Паровозников произвел самое наилучшее впечатление. Сойдясь в цене, ударили по рукам, и Паровозников удалился, пообещав в пятницу привести бригаду.
Но в пятницу снова весь день лил дождь.
4
В субботу наконец прибыла плотницкая бригада: пять молчаливых мужиков с топорами и ломами.
— Бригада «Ух!», — осклабился Серега Паровозников, подрядчик. — Пьет за десятерых — работает за двух! — И тут же пояснил: — Это я для смеху...
Артем вежливо улыбнулся на эту грубоватую шутку. Мужики не улыбались. Они хмуро смотрели на дом и помалкивали. Один из них, в замусоленном до блеска ватнике, снял топор с плеча и решительно засунул за пояс, как бы говоря этим: мол, не стоит и дела начинать. Другой плотник, в солдатских галифе и ситцевой рубашке, осторожно постучал ломом по срубу.
— Раскатаешь ево, а потом, чего доброго, и не собрать будя? — сказал он.
— Хибара гнилая, что и говорить, — согласился Серега.
— Овчинка выделки не стоит, — сказал плотник в галифе.
Еще двое решительно засунули топоры за широкие командирские пояса. Если одежонка у них была не ахти какая справная, то ремни у всех отличались добротностью.
— Я уже и вещи вынес, — забеспокоился Артем.
— Велика беда! — сказал мужик в галифе. — Вещички и занести недолго.
Самый хмурый из них — в замусоленном ватнике — сплюнул и буркнул:
— Пошли, мальцы! — И первым направился к калитке, висевшей на одной петле.
Вслед за ним затопали и остальные. Серега сокрушенно покачал головой и развел руками.
— Сотню надобно прибавить, хозяин, — сказал он.— За гнилость.
— За гнилость? — удивился Артем.
— Четыре венца все одно придется менять, — сказал Серега. — Так и быть, матерьял наш.
Мужики — они остановились за калиткой и чутко прислушивались к переговорам — загалдели, засморкались.
— Четыре! — подал голос один из них. — Все пять.
— Кто же за такую плату возьмется дом перебирать? — покачал головой Паровозников. — Ткни ломом — и рассыплется...
— Тем более, раз сам рассыплется — вам меньше работы, — сказал Артем. — Мы же, кажется, с вами обо всем договорились?
— К массам тоже надо прислушиваться, — ухмыльнулся Серега и кивнул на мужиков. — Это я для смеху...
— Ладно, — сдался Артем. — Прибавлю сотню, но чтобы больше — ша! Я вам дал чертеж, там все рассчитано, а вы мне...