Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

— Через полтора месяца, хозяин, получишь ключи в ручку... — оживился Паровозников. — Как в Амери­ке. Это я для смеху...

Серега Паровозников — квадратный мужик с корот­кой шеей, широким щетинистым лицом и маленькими хитрыми глазами. На верхней губе — синеватые точеч­ки — след старого ранения. Ему что-то около пятидеся­ти. Одет, как и положено подрядчику, поприличнее дру­гих. Серый бумажный пиджак, зеленая рубашка, неиз­менные для этой местности солдатские галифе и кирзо­вые сапоги. На тронутой сединой голове кепчонка бли­ном. К месту и не к месту он вставлял

свое любимое

«Это я для смеху». Когда Паровозников смеется, видно, что у него не хватает трех передних зубов.

— Полтора месяца... — усомнился Артем. — Это дей­ствительно для смеху.

— Давай сразу договоримся, хозяин, — посуровев, сказал Серега. — Ты мне верь, как себе... Паровозников слов на ветер не кидает. Сказано через полтора — при­ходи день в день за ключами. Как в Америке — полу­чишь в ручку. Живи себе на здоровьичко в новом доме и добрым словом поминай Серегу Паровозникова.. — Он повернулся и крикнул плотникам: — Эй, мужички! Кон­чай забастовку — дело улажено!

Хмурые загорелые лица плотников просветлели. То­поры, как по команде, выскочили из-за поясов и снова удобно устроились на плечах. Бригада «Ух!» так реши­тельно и целеустремленно двинулась вперед, что Артем отступил, ожидая, что сию минуту ломы и топоры вре­жутся и врубятся в почерневшие бока старого дома. Но ничего подобного не произошло. Мужики сели в кружок на просохшем после дождя лугу и вытащили папиросы. Серега Паровозников, немного косолапя, подошел к Ар­тему. Потер кулаком подбородок, так что щетина заскрипела, и сказал:

— По русскому обычаю, хозяин... ударили по рукам... Сам понимаешь!

— Обычай такой, — не очень уверенно возразил Ар­тем, — сделал дело — гуляй смело.

— Мы же не курятник будем ставить — дом! — оби­делся Серега. — Паршивый мопед покупают — спрыс­кивают, а это же хоромина!

— Я идти должен? — сдался Артем.

— Это мы не позволим... — сказал Серега. — Ты хо­зяин, твое дело давать указания, платить звонкую моне­ту, а уж за горючим мы сами... Это я для смеху. — Он обернулся к мужикам: — Гришка, пулей к Матрене!

С травы поднялся здоровенный мужик с буйной нече­саной головой и мутноватыми глазами. Вытряхнув из вещмешка мелкий плотницкий инструмент, подошел к крыльцу, где происходил весь этот разговор. С нескры­ваемым интересом смотрел, как Артем отсчитывает Сереге деньги.

— Это что ж, на брата и по полбанке не выйдет? — спросил он, получив червонец.

Серега подумал и протянул еще пятерку.

— На закуску рупь, — сказал он. — Две банки ки­лек и хлеба полбуханки.

Гришка, повеселев, засунул деньги в карман гимнастерки и, помахивая вещмешком, зашагал в магазин.

— За водкой такого здорового? —- усмехнулся Ар­тем.

— Ты в наши порядки не вникай, — сурово сказал Серега. — У рабочего человека время в обрез... Ну, по­шлю я Лешку, вон того в куфайке... Придет в магазин, а к прилавку не пробиться. Надо в очереди стоять. Ба­бы за крупой, и все такое... А Григорий пробьется. Он у нас завсегда берет без очереди. Его уже знают и ника­ких препятствий не чинят...

— Это

дело, я смотрю, у вас хорошо поставлено, — сказал Артем.

— Где бы мне такую шикарную бороду купить, а? — осклабился Паровозников. — Аль по наследству, от де­да покойника? Это я для смеху...

Мужики на лугу стали посмеиваться. Борода — это вечная, нестареющая тема для пустого, никчемного раз­говора. Каждый третий обязательно выскажется по пово­ду бороды. Артему все это давно надоело, он даже злить­ся перестал: отмалчивался или уходил. В городе еще ни­чего, там много бородатых, а вот здесь...

— Хороший дом построишь, так и быть, подарю те­бе свою бороду, — сказал Артем. — Тем более что у те­бя в жизни такая не вырастет... — и добавил: — Это я для смеху...

5

Печальное зрелище — видеть, как разбирают старый дом. Длинные доски, облепленные, будто шелухой, сгнившей дранкой, шлепались в огород, на весь поселок скрипели и трещали стропила, выворачиваемые из своих гнезд, шатался и разъезжался по швам потолок. Когда остатки крыши рухнули на землю, в воздух поднялся столб коричневого праха.

Дом трещал, стонал, кряхтел. Нелепо торчала из сру­ба обнаженная красная кирпичная труба. Просыпая пе­сок и опилки на пол, плотники выворачивали потоло­чины.

— Не знаю как строить, а разрушать вы мастера, — сказал Артем.

— Дворец тебе отгрохаем, Артем Иваныч, — отклик­нулся Паровозников.

За воротами в полной готовности стоял «Москвич». Здесь больше делать нечего, а в Ленинграде ждут де­ла: в мастерской стоит незаконченная картина для клу­ба строителей, в издательстве «Искусство» должен ре­шиться вопрос об издании северного альбома — итог по­ездки в Хибинские горы.

Еще раз взглянув на то, что осталось от старого де­довского дома, Артем сел за руль. Было начало один­надцатого. Если все благополучно, то к семи вечера бу­дет в Ленинграде. Солнце стояло над крышей вокзала, из-за леса медленно наползали большие пышные облака. Флегматичные смеховские куры не спеша переходили дорогу перед самыми колесами. Артему даже приходи­лось сигналить, чтобы поторопить их. И снова были вы­боины, ямы, ухабы. Но уже проверено на практике: если едешь по плохой дороге вторично, она не кажется такой безнадежной.

У дома с голубыми наличниками Артем остановился: навстречу с белым эмалированным бидоном шла Таня. Шла, как всегда, чуть покачиваясь и высоко держа го­лову. Артем с удовольствием смотрел на нее.

— До свидания, — сказал он, когда она поравнялась. Девушка остановилась и взяла бидон в другую руку.

Артем ждал, что она улыбнется, но Таня молча смотре­ла на него. Глаза ее ничего не выражали. Так она мог­ла смотреть на дом, забор, дерево. После той встречи у колодца Артем увидел ее впервые. Он ждал, что она снова придет за водой и они поговорят немного, но вме­сто Тани воду из колодца черпала ее сестра. Она тоже была высокой и статной, только волосы у нее не чер­ные, а русые, и она гораздо старше своей сестры. И го­лос ее совсем непохож на приятный мелодичный Танин.