Три весны
Шрифт:
Косте было неудобно за Федю. Провались пиво, чтоб из-за него унижаться.
— Осуждаешь? — спросил Федя, подавая кружку. — А ты смотри на вещи проще. Народ у нас добрый, и, если душевно попросить его, он ни за что не откажет. И у народа просить не стыдно.
Еще раз поблагодарив очередь, Федя здоровой рукой сжал локоть Кости, и они направились прочь. До входа в парк нужно было пройти почти два квартала. Но в одном месте деревянная ограда была разворочена, и Федя первым перелез через нее.
Они расположились на траве в тени старых кленов. Солнце не пробивало толщу
Это было письмо. Хорошо знакомый Косте почерк. Костя взглянул на подпись и вскрикнул:
— Алеша!
— Колобов прислал Ларисе Федоровне. Но письмо касается, главным образом, нас с тобой. Читай.
«Дорогая Лариса Федоровна!
Вот я и в Сибири. Работаю по литературной части — в газете. Всем очень доволен. Уже бывал в командировках, написал очерк и несколько статей, но сам я понимаю, что нужно еще много учиться, чтобы стать настоящим журналистом.
Вместе с Верой участвую в самодеятельности. Подготовили и ставили спектакль «Лес». Говорят, что получается ничего. Но театр для меня — не главное, хотя я его и очень люблю.
Недавно мы ездили со спектаклем на рудник. И встретили там Петю Чалкина из десятого «Б», вы, конечно, помните его. В сорок третьем он попал в плен. Немцы состряпали провокационную листовку, из которой можно понять, что он предатель, что Петя изменил Родине. Из-за этой листовки Чалкина осудили на десять лет, и теперь он с бандитами-власовцами работает на руднике.
Но Петя не мог бросить на поле боя раненого Васю Панкова. Петя говорит, что в плену он убил предателя, и за это немцы бросили Чалкина в концлагерь. Но доказать свою невиновность он не мог и не может сейчас, потому что не знает, где Панков. Когда Петю увезли в концлагерь, Панков лечился в немецком лазарете.
Вот, собственно, и все, что Чалкин рассказал о себе. Лично я верю ему. Но нужно, чтобы ему поверили в прокуратуре и военном трибунале и чтоб дело его было пересмотрено. Жив ли Вася Панков? Я очень прошу вас, Лариса Федоровна, через ребят или еще как-то узнать его адрес. Только Васины показания спасут Петю Чалкина.
Простите меня, что затрудняю вас своей просьбой. Однако я не имею права поступить иначе. Об этом же просит вас и Вера. А Петя Чалкин сейчас на Ачинском руднике.
До свидания, всего вам самого хорошего! Привет всем учителям.
Ваш Алексей Колобов».
Пока Костя читал, Федя, подперев здоровой рукой подбородок, разглядывал ленточки улицы и неба, что виднелись между стволов деревьев. Как весело, беззаботно движутся по улице люди. А ведь война только кончилась. Может, вот так же скоро
— Никто не имеет права забывать, — медленно шептал Федя.
Прочитав письмо, Костя покосился на Федю, спросил:
— Что делать?
— Будем выручать, — помрачнел Федя. — Хоть следы-то отыскались. Я напишу Андрюхе. А с Панковым ничего не выйдет, — он тяжело вздохнул.
Под Корсунь-Шевченковским окруженные немцы рвались к своим. Они ввели в действие все силы. Стрельба с обеих сторон не утихала ни на минуту. Особенно большие потери понес полк, в котором служили Костя и Федя. Ряды бойцов так поредели, что отбивать беспрерывно атаки танков и пехоты на этом участке, по существу, стало некому.
И вот, когда уже казалось, что немцы прорвут сжимавшее их кольцо, на участок полка был брошен штрафной батальон. Он яростно кинулся в контратаку, а дивизионная артиллерия поставила завесу огня перед самыми вражескими окопами. Штрафники полностью уничтожили немецкую пехоту и прикрывавших ее несколько «тигров».
Еще кипел бой, когда к окопу, в котором сидел Костя, наш боец подтащил на плащ-палатке раненого. Тот был весь в крови. А санитар приложил ухо к груди раненого и тут же закрыл ему серое лицо пыльным углом пестрой немецкой плащ-палатки.
— Кончился, — сказал санитар, спрыгнув в окоп, и попросил у Кости докурить.
— Куда его зацепило? — спросил Костя.
— Всего посекло. Думал, что доволоку как-нибудь до медсанбата. Хотя все равно не жилец, — он несколько раз затянулся дымом и отдал цигарку обратно. — Кончился Васька Панков, — сказал санитар и бросился вперед, где сражались с немцами штрафники.
Костя обмер, услышав Васино имя. Это было невероятно, и Костя сразу не поверил в то, что погиб именно его друг. Мало ли Панковых Василиев на Руси! Но когда рванул плащ-палатку и открылось лицо убитого, сомнений не стало. Перед ним был мертвый Вася Панков.
— Ты не помнишь села, где мы его похоронили? — спросил Федя.
— Там небольшой хутор на берегу речки Рось.
— Рось включительно, Рось исключительно… Я вспоминаю. Там был еще разрушенный мостик, где нас обстреляла пушка «Артштурм».
— Тогда убило нашего командира взвода, — вспомнил Костя.
— А ты не был у Васькиной матери? Получила ли она похоронную? Сейчас это важно. Если есть похоронная, нужно снять копию.
— Я собирался зайти, но подумал, что это лишнее. Пусть еще на что-то надеется мать, — трудно произнес Костя. — Рассказ-то ведь больно невеселый.
— Да. Но зайти нужно. Особенно теперь. А ты хорошо помнишь, что нам говорил Вася о Петре? В Колпаковской станице? Когда подходил к нам этот, из особого отдела?..
— Помню, Вася говорил, что Петя в плену убил вот этого самого, о котором писал Алеша. Он говорил, что Чалкин видел в Амвросиевке, как сгружалась танковая дивизия.
— И донесение Петра мы передали в разведотдел. И оно сыграло свою роль, — взмахнул култышкой руки Федя. — Если мы это докажем, то восстановим справедливость. Петю освободят.