Три весны
Шрифт:
— Мы должны сделать это, Федор Ипатьевич! — воскликнул Костя.
— Разумеется. И найди Сему Ротштейна. Пусть напишет, что Вася и Петя несли его в санчасть полка. Лишняя бумажка не помешает.
На этом они и расстались. Прямо из парка Костя отправился к матери Васи. Он заново пережил, может быть, самые трудные минуты войны. Его долгом было не оставить Петера в беде. А в том, что тот не виновен, Костя не сомневался. Правда, Петер мог застрелить себя, но тогда бы он предал Васю. Черт возьми, как сложно все это!
Костя
На стук двери старуха повернула ссохшееся лицо и принялась внимательно разглядывать вошедшего. Нет, она никогда не видела этого парня в военной гимнастерке. Кто же он? Зачем пришел к ней?
— Здесь Панковы живут? — спросил Костя, хотя сразу же узнал в старухе Васькину мать.
— Они самые. А по какому такому делу? — закашляла и пояснила:
— Не здоровится мне. Видать, простыла, под лопатку стреляет.
Она вытерла руки о фартук и прошла к столу. Подождала, когда заговорит Костя. А он начал сорвавшимся вдруг голосом:
— Вот пришел узнать о Васе. Мы учились с ним вместе… Есть что-нибудь от него?
— Есть.
— Что? — он подвинулся к ней.
— Похоронная. Там написано про Васину смерть да про геройство.
— А может?..
— Нет, погиб. Он сызмальства отчаянным был. Иной раз и грешила с ним, а теперь жалко. Каждому свое дитя жалко, милый.
— Куда вы ее дели?
— Кого это?
— Мне нужна похоронная, — твердым голосом сказал Костя.
— Забрали бумажку. Приходили насчет пенсии и забрали, — сказала старуха.
«Похоронная в райсобесе», — решил Костя.
Но занятия в учреждениях уже кончились. И он побрел домой. Тупая боль сжимала сердце. Хотелось поскорее добраться до постели, лечь и уснуть.
Костя мастерил упавшую изгородь, когда к нему подошла мать. Растягивая слова, сказала:
— Отец помер у Влады. Она мальчика за тобой прислала. Вот, — мать подала записку.
Костя взял клочок бумаги и принялся читать. Влада в беде! С каждой секундой Костей все больше овладевала тревога.
Влада писала:
«Милый, хороший!
Мне так тяжело. Умер папа. И я одна. Я не знаю, что делать. Приходи сейчас же».
— Сходи, сынок. Все-таки она девица. Кто поддержит ее в скорбную минуту, — сказала мать, горестно покачивая головой.
Костя, не раздумывая, бросил топор, повернулся и пошел в город. У вокзала он сел на трамвай. Он понимал, что она его очень ждет, если написала такую записку.
Вскоре Костя входил в квартиру Влады. Он ожидал увидеть здесь множество людей, но у порога стояли лишь две старушки, очевидно, соседки, да в столовой у гроба сидела рядом с Владой какая-то женщина.
Увидев Костю, Влада, вытирая платочком красное, сразу подурневшее лицо, подошла к нему.
— Вчера вечером. Это не первый у него сердечный приступ, — и пошатнулась.
Костя
— У нее нет сил. Она всю ночь не сомкнула глаз и днем не уснула.
Женщина раскрыла флакончик и дала Владе понюхать. По комнате расплылся резкий запах нашатырного спирта.
Покойник лежал в тесном гробу. Казалось, что вот-вот под тяжестью тела отойдут боковые плахи. Не над этим ли усмехался мертвец уголком крепко сжатого рта? Или смеялся над людьми, которым только предстоит перейти тот рубеж, что осилил он.
— Как живой, — прошептала женщина, осторожно поправив на груди покойника веночек из бумажных цветов.
«Он не любил пижона Игоря. Он был неглупым и разбирался в человеческих отношениях. А Игорь, наверное, уехал. Конечно, уехал, а то бы был здесь», — думал Костя, не отрывая взгляда от синего лба покойника.
Поздним вечером, когда в комнатах зажгли свет, приходили какие-то дамы в шляпках, хлюпали носами и охали, уговаривали Владу держать себя в руках. За ними следом явились мужчины интеллигентного вида. От них слегка попахивало вином.
А ночевали в квартире трое: женщина спала на кушетке в кухне, и Влада с Костей сидели у гроба. Костя просил Владу прилечь хоть на полчаса, но она отказалась.
— Как я теперь буду жить? Как буду жить?..
Перед рассветом Влада забылась, положив голову на Костины колени. И Костя не двигался, боясь потревожить ее сон. Владе нужны были силы еще на один страшный день, день похорон отца.
Она спала беспокойно и недолго. А когда проснулась, с тихой благодарностью посмотрела на Костю и печально произнесла:
— Я низкий и гадкий человек. И это возмездие за мое ничтожество. Я так виновата перед тобою!..
— Нет, Влада. Ты говоришь совсем не то, — вздохнул Костя.
— Какой дурой я была! Ты знаешь, что он меня бросил? Господи, и как я рада этому! Понимаю, что я жалка, что никому не нужна…
Она говорила слова, которые не находили в Костином сердце ни жалости, ни сострадания. Он хотел лишь одного: скорее похоронить Владиного отца и уйти от Влады. Совсем уйти.
Но она сама потерялась в пестрой толпе сослуживцев и знакомых отца, что хлынули вдруг с утра и вскоре заполнили всю квартиру. Лишь на кладбище, когда отзвучали положенные в этих случаях траурные речи и гроб опустили в могилу, Костя услышал слабый крик Влады и увидел ее обезображенный горем профиль.
Костя торопливо зашагал домой. Смерть Владиного отца не ошеломила Костю, она как-то сразу же вылетела из головы, словно ее и вовсе не было.
Глубокой ночью Алеша сошел с поезда. Сеял дождь, и лужи были черные, как гудрон. На привокзальной площади ни подвод, ни грузовика. Оставаться на вокзале до утра не хотелось. Алеша с минуту постоял у дверей и решительно шагнул в сырую темень.