Три заповеди Люцифера
Шрифт:
— Ты как-то двусмысленно сформулировала вопрос! — улыбнулась Сатти. — Не смущайся, я тебя поняла правильно. Есть у меня знакомый супермен из ФСБ, только чур в него не влюбляться!
— Это твой любовник?
— Любовник, но не только мой! К сожалению, Кантемир напоминает мне кота, который гуляет сам по себе. Он не привязывается ни к одной из женщин, хотя женщины его обожают, да ты и сама это скоро поймёшь.
— Чего там понимать? Тоже мне — бином Ньютона: ловелас — он и есть ловелас! Ты же сама вчера говорила, что мужики все до одного кобели.
— Говорила, не спорю, но с Кантемиром это как-то не вяжется. Он не ищет любовных приключений, и обладать женщиной для него не является самоцелью. Он, конечно, не монах, но и не бабник. Для него общение с прекрасным полом — это часть жизни, и он воспринимает её такой, какой она есть.
— Это какой такой Кантемир? — прикинулась Василиса дурочкой. — Не тот ли самый, с которым тебя видели в клубе?
— В клубе? Может быть, хотя мы с ним встречались, в основном, у него дома. Хочешь, я ему сейчас позвоню?
— А это удобно?
— Не парься! Мы же не на групповуху собираемся. Так, просто посидим, немного выпьем за нечаянное знакомство, поболтаем, короче — приятно проведём время!
— А если он мне понравится? — с невинным видом промурлыкала гостья.
— В этом-то я как раз и не сомневаюсь, — холодно ответила Эльвира. — Но запомни, подруга — это будет безответная любовь. Ещё ни одной женщине не удалось его приручить, и ты даже не пытайся. Ну так как? Звонить?
— Звони! — решилась Василиса, не веря своей удаче. — Звони, а что из этого получится, видно будет.
Глава 12
19 час 20 мин 18 октября 20** года.
г. Москва, Волгоградский проспект
Телефонный звонок застал Василий Васильевича в прихожей. Торопливо скинув пальто, профессор схватил телефонную трубку и прокричал: «Слушаю Вас». Василий Васильевич ожидал звонка от супруги, которая после похорон своей матери Октябрины Олеговны, находилась в клинике на лечении. Однако в трубке раздался голос молодого мужчины, который вежливо осведомился, может ли он поговорить с профессором Штуцем.
— Я слушаю Вас, — повторил профессор, немного разочарованный тем, что звонила не жена.
— Моя фамилия Платонов, — представился невидимый собеседник. — Я аспирант из Новосибирска. Сейчас я возвращаюсь домой из научной командировки в Испанию. Скажите, Василий Васильевич, Вам что-то известно о существовании так называемого «второго» завещания Троцкого?
— Второго завещания Троцкого? — удивился профессор. — Простите молодой человек, но это бред! Никакого второго завещания не существует. Лев Троцкий после покушения прожил ещё двое суток и всё время был в сознании, поэтому историкам доподлинно известно, какие документы и кому он диктовал.
— Я раньше тоже так считал! — радостно подтвердил аспирант. — Однако в Испании мне случайно попал в руки документ, который проливает свет на некоторые малоизученные стороны его жизни. Возможно, этот документ и не является в полном смысле политическим завещанием, но заслуживает пристального изучения. Мне Вас рекомендовали, как крупнейшего специалиста периода «военного коммунизма», поэтому я хотел бы получить у Вас консультацию.
— Документ у Вас? — с подозрением спросил Штуц.
— К сожалению, профессор, у меня на руках только ксерокопия документа. Вы же понимаете, что подлинник мне никто бы не разрешил вывезти из страны.
— Странно. Очень странно, — нараспев повторил профессор. — Никто и никогда не слышал о существовании этого исторического документа и вдруг он попадает Вам в руки как раз в то время, когда Вы находитесь в заграничной командировке. Согласитесь, это более чем странно!
— Странно, что никто не заинтересовался им раньше! — воскликнул аспирант. — Всё это время эти две странички рукописного текста находились в отдельной папке в университетских запасниках. Возможно, то, что они написаны по-русски, и стало причиной того, что местные историки не могли оценить этот артефакт по достоинству. О его существовании я узнал от студента местного университета, который находился у нас в Новосибирске по программе обмена. Парень имел русские корни и неплохо владел русским языком, что позволило ему ознакомиться с политическим завещанием опального политика. К сожалению, он не был специалистом по истории России, поэтому все его рассказы о существования «второго» завещания Троцкого вызывали недоверие. И вот мне несказанно повезло: неделю назад я смог вылететь в Испанию на конференцию, посвящённую выработке программ противодействия попыткам фальсификации истории ХХ века. Вы понимаете, что в первую очередь рассматривались попытки обелить возникновение фашизма и его роль в историческом процессе…
— Приходите ко мне в университет завтра после трёх часов, — нетерпеливо перебил его профессор. — У меня будет между лекциями «окно» и мы с Вами в течение часа сможем побеседовать.
— Завтра я никак не могу! — взмолился невидимый собеседник. — Сегодня после полуночи у меня рейс на Новосибирск. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы уделили мне время сегодня.
— Хорошо, — сдался профессор. — Приезжайте ко мне домой. Адрес знаете?
— Откуда? — воскликнул невидимый аспирант, и Штуц машинально отметил, как в его голосе появились радостные интонации. Василий Васильевич продиктовал адрес, заварил свежего чая и стал ждать позднего гостя.
Гость появился через двадцать минут. Высокий молодой человек с непокрытой головой, одетый в длинный чёрный плащ, переступив порог профессорской квартиры, тряхнул копной длинных вьющихся волос, по-доброму улыбнулся хозяину квартиры и профессионально нанёс последнему удар ребром ладони по сонной артерии. Василий Васильевич, не промолвив ни слова, как сноп свалился на пол.
Когда Штуц очнулся, то понял, что прикручен скотчем к стулу. Потом была боль. Много боли. Боль была нестерпимой, и, заполняя тело, разрывала мозг яркими вспышками, после которых хотелось умереть, так как не было сил ни кричать, ни сделать новый вдох. Впрочем, кричать он не мог, так как рот тоже был залеплен скотчем, поэтому бедняга Штуц только яростно мычал и таращил от боли глаза. Время от времени его мучитель прекращал пытки, и, наклонившись к самому уху, чётко и членораздельно задавал вопрос. Потом палач отрывал от губ полоску скотча, и, внимательно выслушав ответ, удовлетворённо кивал головой. Потом снова залеплял рот противной липкой лентой и снова принимался за свою страшную работу.
Оказалась, что боль сильно ускоряет процесс воспоминаний, поэтому Василий Васильевич рассказал своему палачу всё, что знал о десяти листах ксерокопированного текста, а также при каких обстоятельствах они к нему попали, и как выглядел в тот момент его знакомый по кличке Тушкан.
Когда странный посетитель понял, что больше профессор ему ничего не скажет, он приблизил лицо к бескровному, словно гипсовая маска, лицу своей жертвы, и, глядя прямо в зрачки странными миндалевидными глазами, пообещал быструю смерть. Находящийся на грани помешательства Василий Васильевич из того, что сказал ему этот страшный человек, понял только то, что мучения кончились, и, не веря своему счастью, разлепил в улыбке разбитые в кровь губы. Последнее, что запомнил в этой жизни профессор — были холодные пальцы палача, которые легли ему на подбородок и основание черепа. Он не успел понять, что это значит, как вдруг кто-то выключил свет. И в это мгновение Вечность вступила в свои права.