Три желания, или дневник Варвары Лгуновой
Шрифт:
В мстительное ворчание я вникать не стала, вместо этого решила прояснить важный момент:
— Ромочка, — с избытком нежности и любви к другу ласково протянула я, — а угадай кто дал моим запасные ключи и адрес?
— Да ты че?.. — искренне изумился мой друг. — Что, какая-то сволочь дала ключи и адрес твоей явки?! Варвар, срочно координаты этого гада, я уже выезжаю его убивать.
Я закатила глаза и вздохнула:
— Ты хоть меня предупредить мог?
— Так-то я, то есть эта сволочь тебе написала, вот только ты до сих пор даже не прочитала, — голосом
И разговор быстренько свернул, ибо человек он занятой и важный. Как постоянно вздыхает с видом утомленного героя, вся приемка на нем держится. Правда, чем именно он там занимается не сознается, поэтому злой мной и жестокой Милкой Ромка зачислен в начальники начальников всех курьеров или руководители всех руководителей мальчиков на побегушках.
С удовольствием отправив его руководить и начальствовать, я открыла непрочитанное «неблагодарной» мной сообщение.
Состояло оно из одного слова, ибо любимым Ромочкиным писателем в школе был Антон Павлович, а его напутствие «Краткость — сестра таланта», судя по всему, было взято на вооружение и связано со скрытой любовью к морю и флоту.
Ибо слово гласило: «Полундра»
А ближе к вечеру позвонил Гордеев и пригласил на ужин.
В Континенталь.
— Думаю после всего пережитого я могу надеяться на положительный ответ, — в его голосе послышалась улыбка.
А я остановилась у окна, посмотрела на развалившегося на подоконнике Сенечку и на залитый солнцем двор.
И согласилась.
Наряжаться и краситься не хотелось, но в ресторан в джинсах не ходят, поэтому пришлось вытряхивать себя из последних и натягивать на себя платья.
Черное и маленькое, как завещала еще Коко Шанель.
Правда, мое в отличие от традиционного варианта было выше колена, но это уже мелочи жизни.
— А туфли с сумкой серебристые, — отходя от зеркала и окидывая себя придирчивым взглядом, пробормотала я.
Сенечка, пришедший за мной хвостиком в комнату, согласно фыркнул, а я ему улыбнулась и…
— Сенека, нам нужен мощный музыкальный антидепрессант, иначе Гордеева ждет зареванное чудовище.
Наверное, уже мало кто слушает Верку Сердючку, но мне лучше ее настроение еще никто не поднимал.
Поэтому красилась я, подпевая, что кто-то любит нас, кого-то любим мы, в день по десять раз бываем влюблены…
Клатч искала со словами: «Ну где ж ты мой юный пион?»
А к неожиданно разлившемуся трелью дверному звонку и двери я поскакала на одной ноге, пытаясь надеть на вторую туфлю, и куплете «…дайте мне вина «Лану», дайте пачку сигарет…»
В общем-то, на этой фразе я дверь с улыбкой и распахнула.
И попятилась.
— Веня? — выдохнула изумленно.
А Веня с букетом в одной руке и двумя костылями в другой блаженно мне улыбался и розы на этот раз белые протягивал.
За его спиной монументально возвышалась Соломония Яковлевна.
— Мама всё осознала и хочет извиниться, — было первым, что выпалил Вассерман.
Чего?!
И пока я хлопала глазами и пыталась что-то сказать, Соломония Яковлевна скривилась и нехотя процедила:
— Извиняюсь.
Кивнула, потому что понятия не имею что ответить, и почти всунутый букет приняла.
— Ты зачем пришел? — спросила без такта и возмущенное фырканье его мамы проигнорировала.
— Варя, я…я…
Вениамин замялся, покраснел до корней волос, вручил зачем-то костыли Соломонии Яковлевне, взирающей на нас недовольно с поджатыми губами, и неловко, но упрямо опустился на колени.
— Вень, ты чего?!
— Варя, в больнице я понял, что не могу без тебя жить! — выдохнув, начал он.
А Соломония Яковлевна скептически хмыкнула, но промолчала.
— Ты… ты спасла меня, не бросила в трудный момент, даже мама это признала!
Ох ты ж…
Да чтоб я еще кому-то когда-то помогала!
— Ты идеальная женщина для меня, Варя, — поправляя умилительную красную бабочку в белый горошек, продолжил Веня. — И ты знаешь, как сильно я тебя люблю! Поэтому… поэтому я прошу тебя стать мой женой!
Коробочку он извлек жестом фокусника и раскрыл, демонстрируя золотой ободок кольца.
Так и не надетая туфля выпала из моих рук.
— Варя, все хорошо? — спрашивал Гордеев спустя два часа в самом дорогом и роскошно ресторане города.
— Да, все замечательно, — я улыбнулась и глаза от меню подняла.
Гордеев смотрел на меня с беспокойством, да и вообще как-то он сегодня волновался, не было привычной деловитости и нордического спокойствия.
На работе трудности?
Или Вирсавия Евгеньевна узнала куда делся ее Гоша?
Они его, кстати, той ночью закопали, а утром вполне искренне изображали беспокойство и учувствовали в поисках «бедного мальчика», я ж в этот момент с оттенком чего-то похожего на раскаянье отпаивала на пару с Наташей мать семейства и сочувствовала.
С сочувствием, наверное, переборщила, потому что все мои выдающиеся «достижения» были мне прощены безоговорочно и мои попытки извиниться — все ж охотничий домик теперь ждал капитальные ремонт — были пресечены на корню. Дошли до того, что Вирсавия Евгеньевна уже мне сочувствовала и ворчала на Наташу за то, что потащила «детей» на своих лодках кататься и чуть ли их не угробила.
Напоминать, что Гордеева веслом огрела я, а не Наташа, я скромно и благоразумно не стала.
И, пожалуй, можно признать, что не так страшен черт, читай свекровь, как его малюют, и из Вирсавии Евгеньевны она получится замечательная.
Но не для меня.
Я не только из злости на Дэна и детского желания отомстить ему столь нелепо, учитывая, что он даже не в курсе, что я ему тут мщу, согласилась на предложение Гордеева. Мне надо сказать, что свиданий больше не будет и столь поспешное знакомство с родителями было ошибкой, что я очень сожалею и он замечательный, правда, но у меня не замирает сердце при виде его улыбки, не хочется радоваться от одного факт его присутствия и, когда он стоит за моей спиной, я не ощущаю той защищенности и уверенности в себе, которая наступает рядом с Дэном.