Три
Шрифт:
Нечто среднее между криком и рыданием вырвалось из горла Ребекки, когда ее внезапно дернуло назад. Она скребла ногтями по гравию, лихорадочно пытаясь подтянуться вперед с помощью рук.
– Ребекка!
Я дотянулась до ее руки, но ее снова оторвало от меня.
Кровь гудела у меня в ушах, я вскочила на ноги и ринулась к костылям. Нащупав пальцами металл, я развернулась, выставив костыль перед собой, как меч. Напротив собрались наши преследователи – собаки, когда-то домашние, но теперь одичавшие, истощенные и покрытые струпьями. Их вожак, немецкая овчарка с рваным ухом, подкрадывался к нам, припав к земле, обнажив клыки и злобно рыча. Другая псина вцепилась в закрытую штанами ногу Ребекки и мотала головой, словно стараясь ее оторвать. Ткань порвалась, и Ребекка подвинулась ко мне.
Не раздумывая дальше, я замахнулась и изо всех сил ударила костылем. Он с треском врезался в голову вожака, вызвав визг боли и такой жалкий стон, что у меня свело челюсти. Рычание остальных собак стихло, и в эту секунду что-то вцепилось в мою рубашку со спины и дернуло меня прочь.
К моей спине прижалась грудь Чейза, а над плечом показалась его рука с пистолетом, направленным на собак. Вторая его рука обвилась вокруг моей талии, и не успела я восстановить равновесие, как он уже тащил меня по ступенькам крыльца. Шон с Ребеккой уже были там. Обернувшись на подъездную дорожку, я увидела второй костыль, наполовину утонувший в грязной луже. Собаки ушли, как будто их тут и не было.
Я вывернулась из хватки Чейза и упала на колени рядом с Ребеккой. Дом загораживал нас от ветра, а козырек крыльца – от неба, и, когда утихла дрожь, я поняла, что превратилась в губку, больше не способную впитывать воду. Она стекала с кончиков волос на слипшиеся ресницы, струилась по локтям к кончикам пальцев и на джинсы, которые облепили ноги.
Чейз внимательно меня осматривал, но, когда опустил глаза ниже, его зрачки расширились и он отвел взгляд. Я быстро оттянула рубашку от тела, осознав, что она стала прозрачной и мой лифчик видно, как будто он нарисован на ткани.
– Радио, – сказала я, поморщившись. – Я его уронила.
Я надеялась, что оно не сломалось. Чейз кивнул и отправился на поиски, прежде чем я смогла заставить свои дрожащие ноги спуститься по ступеням.
– Она тебя укусила?
Шон ощупывал ногу Ребекки, но как только он приблизился к щиколотке, она отбила его руку. Порванная джинсовая ткань открывала тяжелые пластиковые фиксаторы, которые Ребекка носила под штанами.
– Кожу не прокусила, – сказала она. Ее лицо было смертельно бледным, а глаза до сих пор осматривали двор в поисках стаи собак.
Чейз наклонился и поднял костыль, погнувшийся, словно деревце от ветра. Меня затопило чувство вины. Моей соседке было трудно ходить и с двумя хорошими костылями.
Чейз настороженно взглянул на Шона, который смотрел на согнутый металл, как будто тот только что разбил его надежды и мечты. Но вместо того чтобы расстроиться, Ребекка прижала ладони ко рту и начала истерически смеяться.
Я попыталась сохранить бесстрастное лицо, но в следующую секунду такой же сумасшедший хохот охватил и меня.
– Извини, – выдавила я. Я попробовала задержать дыхание. Не знаю, что смешного было во всем этом.
Озадаченно переглянувшись с Шоном, Чейз пошел принести радио и второй костыль.
– Если ты хотела щеночка, надо было просто сказать мне, – пробормотал Шон, выпрямляя костыль.
Нахмурившийся Чейз вернулся на крыльцо. Он передал Ребекке металлический костыль и вытащил радио из мешка. На верхней крышке аппарата теперь зияла вмятина, но красная лампочка все еще мигала и провод от микрофона был на месте. Я облегченно вздохнула.
– Это я виноват, что мы ушли так далеко вперед. Теперь будем идти вместе, – сказал Чейз, запихивая приемник обратно в мешок.
Усилием воли я стерла улыбку с лица.
– Я держала его сухим.
– Да, – сказал Чейз, невольно усмехаясь.
Ребекка откашлялась:
– Мы так сильно отстали, потому что пришел вызов от второго отряда.
Подняв брови, Чейз посмотрел на меня. Пока я пересказывала свой разговор с Такером, Чейз внимательно наблюдал за мной, больше изучая мои реакции, чем прислушиваясь к словам. Я не сказала ему, что заговаривала о маме. В этом не было необходимости: он знал, с какой проблемой я сталкивалась каждый раз, разговаривая с Такером.
– Да, звучит не очень, – заметил Шон.
– Спасибо, – сказала я. Он коротко хохотнул и положил руку мне на плечо, всего на мгновение, пока не увидел страдающее лицо Ребекки и шагнул назад. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз видела, чтобы он так же легко прикасался к ней, и не смогла.
Когда мой пульс наконец замедлился, а Ребекка снова стояла на ногах, хотя и немного кренилась, я следом за остальными зашла в дом. Казалось странным, что не пришлось взламывать замок. Это первый повстречавшийся нам дом, в котором дверь уже была открыта.
Даже на фоне дождя вонь, вырвавшаяся наружу, была непереносимой. Сражаясь с рвотными позывами, я натянула на нос воротник рубашки и постаралась не думать о разлитой по пляжу нефти.
Гостиная полностью сохранила свой первоначальный облик, вызвав такой сильный приступ ностальгии, что у меня сжалось сердце. И хотя диван покрылся тонким слоем пыли, подушки до сих пор лежали идеально, а на кофейном столике перед ним ждали три довоенных журнала. Страницы покоробились и выцвели, но написанное все еще можно было разобрать.
Я могла бы представить, что на столике стоит кружка с горячим шоколадом Horizons.
Мерцает огонек восковой свечи.
Мама сидит, засунув пальцы ног под диванную подушку.
Я смутно осознавала, что Чейз обыскивает кухню, и едва слышала звук открывающихся и закрывающихся ящиков.
Я взяла один из журналов и принялась листать страницы, глядя на фотографии счастливых женщин, сексуальных женщин в купальниках и другой одежде, которую позже ФБР объявит аморальной. В журнале были и статьи, но я их не читала, просто смотрела на буквы. Слишком много времени прошло с тех пор, как я читала хоть что-то, не одобренное МН.