Тридцать дней
Шрифт:
Я невольно улыбнулась. Сейчас в Скае кричала стихия, родственная созданиям Региниса. Они были, так сказать, из одного теста, и для Аквея амфии, наверное, были даже ближе, чем маги-водники, потому что в водных созданиях жила та же сила, что и в его крови. Поэтому я отнеслась к восторгу своего супруга с добродушной усмешкой. Он словно попал на ярмарку полную чудес, и теперь не знал, на чем остановить свой взор. Но главное, это отвлекало от новых тяжких подробностей прошлого.
— Идем, ты должна познакомиться с ними, — Скай потянул меня за собой, и я не нашла повода отказаться. — А потом, наконец, сделаем то, зачем пришли сюда.
Я
Попыталась отогнать эти размышления, чтобы все-таки прикоснуться к творению древних Созидающих, вгляделась в волосы, заплетенные в косы, в голубоглазые открытые лица. Успела улыбнуться и дотронуться до прохладной ладони одного из амфиев…
Холодно. Дождь поливает уже не первый час, но мы с Кайем не останавливаемся ни на минуту. Строма уже не прячут тряпки, которыми мы укутали его, чтобы защитить от влаги, и мальчик надрывается во всё горло. Брат уговаривает его потерпеть, но, разумеется, младенцу плевать на уговоры. Ему холодно, мокро и страшно. Мне тоже страшно, но не за себя. За спиной остался Регин. Он обещал догнать, но сердце чувствует — я больше его никогда не увижу.
Слез нет, я давно их все выплакала. Мне вообще всё равно, что со мной будет. Если моего возлюбленного нет, то и мне жить не за чем. Хочу лечь под какой-нибудь корягой, и пусть меня задерет зверь, или же убьет сам Вайторис. Мне наплевать на то, как я умру, потому что сил жить больше нет. И только бесконечные понукания брата еще гонят меня вперед. Он ругается на меня, даже дал пару затрещин, недавно тряс так, что я прикусила губу до крови, но это помогает ненадолго. Я вновь плетусь позади, спотыкаясь о корни деревьев, торчащие из земли.
«Сбереги Строма», — так сказал Регинис, прогоняя нас прочь.
А я смотрю на младенца и понимаю, что Кайрас с ним справится намного лучше. Я не понимаю, что мне делать с мальчиком, да и зачем мне это, я не хочу понимать. Чтобы не придумал Регинис, его это не заменит. Не заменит… Не выдерживаю и опускаюсь на раскисшую землю. Я смотрю вслед удаляющемуся брату и думаю, что так будет хорошо, так будет правильно. Пусть уходит, без меня он быстрей. Прижимаюсь затылком к дереву, закрываю глаза и все-таки плачу, беззвучно, содрогаясь всем телом.
— Ирис! — крик брата долетает до меня. — Прекрати валять дурака! Когда Регин догонит нас…
— Он не догонит, — шепчу я и выкрикиваю: — Его больше нет!
— А ты есть, — жестко отвечает Кай, останавливаясь рядом. — Он сделал всё для того, чтобы ты была. Отец и мать сделали всё, чтобы мы жили, а как ты благодаришь их? Размазня!
— Кай, я не смогу…
— Сможешь! Всё сможешь, когда поднимешь свой зад. С тобой слишком долго возились, пора взрослеть, сестрица. Погляди на мальчишку, ему нужно тепло и кров, а мы стоим тут, потому что взрослая женщина размазывает по подолу сопли. Хватит! Еще немного, и я подумаю, что ты подкидыш. Мама защищала тебя до последнего, папа принял на себя удар, чтобы ты могла уйти. Регинис сейчас, почти обессиленный, но сражается за то, чтобы его Ирис продолжала смотреть на этот свет не из мира Духов. Встань, дрянь! Встань!
Опешив от слов брата, я поднимаю на него глаза. Он смотрит зло, но я вижу, что губы Кайраса подрагивают. Он на пределе. Ему тоже несладко, и после Регина тяготы защитника легли на него.
— Родная моя, — смягчается брат. — Прошу…
— Хорошо, Кай, — я киваю и встаю, потрясенная неожиданным открытием. Не только у меня горе. Брат, как и я, потерял родителей, и он боится потерять еще и сестру. Как бы не было мне плохо, но сердце щемит от нежности и чувства вины. — Я больше не буду отставать.
Мы возобновляем наш путь, а я снова думаю о том, как Вайторис нашел нас? Нам удалось сбежать от его разбойников, напавших на нас после прохожего тракта, который мы пересекли всего один раз.
— Вайторис-с, — со злым шипением, полным ненависти, произнес тогда Регин. — Нашел, гадина.
А потом пришел и сам огневик. Цветущий, полный сил и молодости. Его увидел Кай, бегавший в ближайшую деревню за припасами.
— Уходите, — велел Регин, не допуская возражений. — Я смогу задержать его на некоторое время. Вам этого хватит, чтобы скрыться. У тебя отлично получаются иллюзии, Кай, воспользуйся этим даром, отведи глаза псам Вайториса. Их он отправит по следу.
— Я не уйду! — воскликнула я, но мое слово уже не имеет веса.
Регинис строг, он чеканит слова, наставляя нас с братом. Потом говорит:
— Сбереги Строма, — целует меня и отталкивает от себя. — Прочь!
Подавленная и ошеломленная я позволяю брату увлечь меня за собой, и вот мы в этом лесу под проклятым дождем. Надрывается Стром, а мы всё идем и идем. Лесу, как и дождю, нет конца, но нет возможности ни задержаться, ни остановиться. Мы не знаем, когда наши преследователи поймут, что следы и маячащие впереди фигуры — всего лишь обман, и ринутся искать настоящий след. Но пока за спиной никого, и мы продолжаем наш выматывающий путь.
Он неожиданно заканчивается, мы выходим к дороге, на которой застряли возки.
— Поможем и попросимся взять нас с собой, — говорит Кай. — Это водники, гляди, почти все светловолосые, и на карете знак водного клана. Мы землевики. Им не обязательно знать, почему стихия слушается тебя, как верный пес. Я предложу помощь, ты вытащишь. Мы муж и жена, это наш сын.
— Мы похожи…
— Это мы знаем, что похожи, а для них мы разные. Уже цвет глаз говорит о многом. В семьях обычных магов дети рождаются с одним уровнем и направлением силы. На Строма наложу иллюзию, вряд ли в такой суете поймут. Иначе его светлые волосы нас с головой выдадут. У землевиков сын водник, — Кайрас хмыкает и передает мне мальчика. — Идем.
Нас встречают раздраженно, но от помощи не отказываются, и когда возки и карета выныривают из грязи, подвластные моей воле, раздражение сменяет облегчение и благодарность. Нам даже дают сухие пеленки и одеяло. В карете оказывается младенец примерно одного возраста со Стромом. Рядом со мной нянька, когда я переодеваю нашего младенца. Она не маг и видит то, что ей показывают. Светлый пушок сменяется темным, глаза из голубых превращаются в карие, настоящий маленький землевик. После дают молока с хлебом, и я, размочив в молоке пшеничный мякиш, скармливаю его Строму. Малыш так голоден, что съедает всё, а затем затихает. Это лучшее за сегодняшний день. Слушать его охрипший от криков голосок уже тяжело. Сердце разрывается от жалости к ребенку, больно от потери возлюбленного, но ради брата я держусь.