Тридцать дней
Шрифт:
Со скрытым интересом я рассмотрела резкие черты главного айра. Он привык повелевать, это было заметно. Лицо летуна дышало властностью, но излишняя надменность и презрительный изгиб губ делали мужчину неприятным. Впрочем, его нос с горбинкой, придавал айру сходство с коршуном, и это добавляло в облик летуна хищности. И все-таки вся эта горделивая величавость больше смешила, чем впечатляла. Мне было с чем сравнивать.
— Леор Скайрен Аквей, хозяин Долины Водопадов, — не менее гордо ответил мой водник. — С каких пор Свободная дорога стала принадлежать айрам?
— Я так решил, — последовал исчерпывающий ответ Оэна Быстрокрылого.
— Зачем тебе земля, крылатый? У тебя есть всё небо, — Скай явно насмехался, но тон его был нейтрален. В нем звучал вежливый интерес человека, которому до ответа собеседника нет никакого дела.
— Я так решил, — повторил Оэн, делая ударение на всех трех словах разом. — Вы идете по моим землям, не спросив дозволения.
— Остальные элдры считают также?
— Не тебе бескрылый задавать мне вопросы! — Оэн взвинтил накал гонора в голосе до заоблачных высот.
Теперь я наблюдала за происходящим, уже не скрывая любопытства. Особенно мне стало интересно, что ответит Аквей.
— А кому же, если не мне? — усмехнулся Скай. — Айранские горы являются частью Долины водопадов, я — хозяин Долины. И ты, айр, стоишь на моей земле и нагло утверждаешь, что она принадлежит тебе. Если айры решили вступить в войну и отнять у меня часть земель, то где хайд от Совета элдров?
— Мне не нужен Совет, чтобы предъявить свои права…
Я еще некоторое время наблюдала за разговором, но вскоре потеряла к нему интерес. Во-первых, нападения не затевалось, в этом я была уже уверена. Оэн Быстрокрылый, хоть и являл собой образец наглости, но грань между бахвальством и воинственностью не переступал. Во-вторых, двое других айров оружия не доставали, в спор не вступали и с заметным любопытством рассматривали то меня с Искрой на плече, то водника, уже убравшего руки с рукояти меча, то наших скакунов. Наконец, один из них откровенно зевнул, пресытившись зрелищем, и до меня окончательно дошло — айры развлекаются. Правда, только их вожак, остальным оставалось слушать, не вступая в разговор.
Сообразив, что опасаться нам нечего, я углубилась в свои недавние размышления. В который раз прошлась взглядом по телам летунов и прикрыла глаза. На самом деле измененные люди, или же их такими создала изначальная сила? Если измененные, то здесь не обошлось без Созидающих. И судя по тому, что они крылаты, то… Источником силы творца, создавшего айров, был воздух, так?..
— Магия — это энергия, Ирис. Энергия не возникает из ничего, и не исчезает в никуда.
Отец сидит на нашем любимом склоне. Я напротив, лежу на животе, болтаю ногами и слушаю своего учителя.
— Есть три рода энергии: изначальная, стихийная и преобразованная. Изначальная энергия — это сила Хаоса. По сути сам Хаос и есть энергия. Пытаться ее приручить, всё равно что накинуть узду на ветер. Она никому неподвластна. Слишком необузданная, слишком мощная и непредсказуемая. Нужно быть безумцем, чтобы призвать ее.
— Почему?
Я переворачиваюсь на спину и выворачиваю голову, папа теперь вверх ногами. Весь мир вверх ногами, но проходит секунда, и всё возвращается на свои места — это уже не так весело, и я сажусь. Подтягивая коленки к груди, на одной из них красуется короста на месте ссадины, но подол скрывает болячку. Папа запретил исцелять себя, он вообще не любит, когда силу тратят на себя. А еще папа говорит, что у каждого есть свой путь, и влиять на события плохо, потому что это внесет диспс… диспис… дисбаланс, вот! Он говорит, что любое действие несет в себе противодействие, и лучше мне усвоить это на себе сейчас, чем в будущем нанести вред всему миру. Я плохо понимаю, почему исцеление моей болячки может уничтожить мир, но лечить себя не стала. Папа знает, что говорит.
— Ирис, — вскидываю голову и делаю большие глаза, показывая, какая я жутко внимательная. Папа укоризненно качает головой и спрашивает: — Устала, малыш?
Мне не очень нравится, когда он меня так называет. Малышом я была еще два года назад, а сейчас мне восемь, и я совсем взрослая, так говорит дядя Регинис — один из друзей отца, а он зря не скажет.
— Ирис.
— Я не устала, — мотаю головой и снова делаю большие глаза.
— Ты похожа на улитку, — фыркает отец.
— He-а, — снова мотаю головой. — Я похожа на тебя.
— Разумеется, моя радость, — папа протягивает ко мне руки. — Иди ко мне.
Повторно просить не надо, и вскоре я уже обнимаю его за шею, крепко-крепко. Отец на мгновение прижимается щекой к моей макушке, однако уже через минуту звучит строгое:
— А теперь садись на место и слушай дальше, раз не устала. Завтра расскажешь мне всё, о чем узнала сегодня.
— Ты — злюка, — вздыхаю я обреченно.
— Если только капельку, — хмыкает папа.
— Почему ты не учишь Кая?
— Кай не Созидающий, он маг-землевик, как и наша мама, — говорит папа. — Для него наставников много, тебя обучить могу лишь я.
— А дяди…
— Другие стихии, малышка. Они дадут тебе только общие знания, — прерывает меня отец и начинает заново: — Энергия делиться на три вида: изначальная, стихийная, преобразованная. Повтори…
Я тряхнула головой, отгоняя несвоевременное воспоминание. О чем я думала до этого? Ах да, о природе айров.
— Кто создал вас?
Мой вопрос прозвучал неожиданно для четырех мужчин. Судя по недоумению, написанному на лицах трех крылатых, и по их возмущенно-вопросительным взглядам на водника, рта мне открывать не полагалось…
— Я обожаю женщин, Тер.
— Знаю, — смешок отца долетает до меня.
Сейчас я сижу на верхней ступеньке деревянной лестницы и слушаю разговор папы и его гостя. Слушаю и злюсь, потому что… потому что мне тринадцать, и я втайне влюблена в светловолосого мужчину, который заглянул в гости к своему другу. Они все любят заходить к нам, когда есть о чем поговорить. Наверное, это тоже притяжение земли. Оно дает ощущение уюта и стабильности для остальных метущихся стихий. В любом случае, я всегда любила слушать их разговоры, хоть и мало что смыслила в них. Но теперь я старше и умней, и могла бы понять намного больше, но, увы, именно поэтому меня отправляют прочь, когда приходят друзья отца. Приходится сидеть на лестнице и украдкой подслушивать. И сегодняшний разговор мне не нравится. Он о женщинах. Точней, о женщине предмета моих воздыханий.
— Я знаю, что ты знаешь, — усмехается наш гость. — Да, я обожаю женщин, но ненавижу, когда они открывают рот!
Теперь я слышу в его голосе досаду, даже злость, но не могу понять, нравится мне это или нет. Если думать о том, что он ругает свою возлюбленную, то, да, я чувствую некоторое удовлетворение. Однако я тоже женщина, и это означает, что тот, кто нравится мне, не любит, когда я начинаю разговаривать, так? Так.
— Оркан, — папа снова смеется, — тебе слишком много лет, чтобы исходить на желчь из-за вздорного нрава очередной подруги. К тому же ты — вольный ветер, что удивительного в том, что она недовольна?