Тридцать три ненастья
Шрифт:
Именно это стихотворение открыло долгожданную книжку «Из лета в лето», изданную «Современником» аж в 1991 году.
…Однажды кто-то из наших заглянул ко мне в комнату.
– Тань, тебя какой-то парень из Волгограда спрашивает. Его вахтёрша не пропускает.
Спускаюсь и вижу: Серёжа Васильев!
– Какими судьбами?
– Танечка, приюти меня на ночь, а то придётся на вокзале ночевать!
Тётя Шура повыкаблучивалась, но дала зелёный свет, предупредив:
– Чтобы до семи утра исчез! У нас с этим строго! На какую комнату записать?
Я сказала, и повела гостя к себе. Васильев по дороге объяснил:
– Я же с четвёртого курса на заочное перешёл, а друзья мои доучиваются на дневном, так и живут в общаге. Жутко соскучился!
– Чаю-то
– Попью, попью… И новости волгоградские расскажу.
Попив чаю, убежал на третий этаж к своим. Через какое-то время возвращается
– Пойдём, с друзьями тебя познакомлю.
Сходила, посидела полчасика и ушла. Зачем тяготить молодняк?
В семь утра в дверь громко заколотили.
– Ну, и где твой гость?
– Не знаю, тёть Шур. Он с вечера спустился к друзьям на третий.
– Пойдём искать! Ты за него отвечаешь.
Обойдя несколько комнат, обнаружили Серёжу в кровати с черноглазой болгаркой, бывшей его однокурсницей.
– Приплыли! Ты в какую комнату просился? А развратничаешь с нашей студенткой. Живо собирайся!
Днём мы встретились с Сергеем в литинститутском скверике возле Герцена, поболтали и расстались. Я даже передачу для Макеева не успела собрать. Тогда он мне рассказал, как зачитывался в юности книжками Василия «Небо на плечах» и «Сенозорник»: «Я их даже в армию брал, знал почти всё наизусть».
Вот думаю сейчас, когда и с чего начались его беды? Получил хорошую квартиру, привёз жену с дочкой, в 93-м вступил в Союз писателей… Все его любили, в поэтическом ранжире поднимали на самые высокие места. Даже Агашина говорила: «Сначала Макеев с Васильевым, а потом все остальные». И он не балбесничал, знал себе цену, умел дружить. А как гордился женой Сашей, её писательским талантом! И дома у них было хорошо и чисто, пахло едой. Что могло разрушить этот добрый мир?
Выпивал? Да. Больше критической нормы? В те годы – вряд ли! И мама была жива, и крёстная… Терса ждала и встречала, устраивала рыбалки, нашёптывала замечательные стихи. Каких только жуков и лягушек, стрекоз и ласточек не воспел он своим зорким и счастливым сердцем?!
Вот об осе, о том, что снится ей по осени:
Она уже мертва, и сон её набрякТяжёлой нежностью к ромашкам и левкоям…или
В жёлтых глазах голубых лягушатОтражаются звёзды…Правда, энтомология эта порой нас напрягала, казалась чрезмерной, но в ней ли дело, если любая васильевская букашка звучала убедительнее иного космического корабля?
И он любил нас не меньше, чем мы его. В минуту уныния просил иногда, как таблетку от сердечной боли, прочесть ему макеевское стихотворение «Не верю ни в чох, ни в жох…»
– Ты же сам наизусть знаешь!..
– Нет, ты прочти.
И я читала:
Не верю ни в чох, ни в жох,А что-то в душе скулит.Венчальный такой снежокКому-то любовь сулит.Он сеется – невесом,Похрустывая едва,Сиреневый, словно сон,На тёмные дерева.Крещенское волшебство —Щекочущий снег в руке!Я скоро пришлю егоМерцать на твоём платке.И ты в толчее деньской,Печали сведя со рта,Вдали повторяй, за мной:Великая лепота!О чём эти стихи? О мужской тоске по любви! Неужели и Серёже не хватало любви? Не всеобщей, а именно женской – жертвенной, по-крестьянски терпеливой и верной, способной на прощение, не сводящей мелочных счётов.
В этом плане он был не особенно разборчив. Барышни, увлечённые его стихами, легко добивались успеха. Им льстило мелькнуть рядом с ним хотя бы на волгоградском перекрёстке, а уж если в Союзе писателей появиться, то и пововсе. Ему же, глупенькому, казалось, что это он берёт их пачками. Но ведь потрахаться на редакционном столе – не значит получить толику любви!
Александра рвалась в Кишинёв, часто оставляла его на произвол судьбы. Он запивал, начинал куролесить. Семья развалилась. Я знаю и её точку зрения – она весьма обвинительна. Жёны, будьте строги, но не превращайтесь в прокуроров!
Потом появилась Наташа Барышникова – мягкая, добрая, красивая, сочиняла стихи. И Сергей, бездумно оставив свою квартиру, переехал к ней в Бекетовку, перевёз книги, полюбил Наташину дочку Ксюху. Они даже завели пса-боксёра Фреда. Более десяти лет длился этот радующий всех нас союз. Наташа была хорошей женой. В каком бы состоянии Сергей ни вернулся домой, сначала накормит, а потом спросит: «Ты где был?» Да и он знал чур. Взялся перекрывать полы, ремонтировать сантехнику. А вот стать хозяином в доме не получилось. Главнее его оставались и сама Наталья, и её дочь, подруги и родственники. Даже Фред был её собакой, а не его!
Однажды Сергей рассказал, как встретил свой самый счастливый Новый год с днём рождения 1 января. У Наташи была традиция – собирать к праздничному столу своих родственников. Казалось бы, прекрасно! Открывай шампанское, ешь оливье, почёсывай Фреда за ушком… Даже комнатные тапки на башмаки менять не надо! А он, перенасыщенный людской суетой предновогодья, стал уговаривать жену встретить праздник вдвоём. В ответ: нельзя! У нас же традиция. Родственники обидятся!
Никто и не заметил, как он с бутылкой коньяка и Фредом на поводке вышел из дома. Долго-долго, посасывая коньяк, сидел над Волгой, смотрел в небо, слушал тишину. Так и встретил Новый год, а с ним и свой день рождения. Говорит: «Это самое прекрасное, что случилось со мной в новогоднюю ночь: снег, тишина, Фред у ног, глоток коньяка, сигаретная затяжка…»
Его не сразу хватились, стали искать, звать Фреда… Фред и откликнулся, спасая, может быть, уже продрогшего беглеца.
Наташу Сергей потерял по глупости. По какой ещё глупости! Она не стерпела и сделала ответный ход. Совместное проживание, как говорят в подобных случаях, стало невозможно.
Следующая избранница выскочила, как чёрт из табакерки. Очень молодая, диковатая, не знающая удержу… О чём он думал? О чём думала она, вцепляясь мёртвой хваткой в немолодого уже поэта с вредными привычками, не имеющего ни двора, ни кола, ни рубля за душой? Любовь? Не верю и никогда не поверю! Мы пытались принять и её, поздравили, как могли, с регистрацией брака, а потом и с рождением сына Арсения. Но дикую кошку нельзя приручить ни хлыстом, ни лаской. Всё было в её руках, но она предпочла развести руки и отряхнуть пальчики. Мне казалось, её передёргивает от его прикосновений. И всё! Сергей начал ломаться и терять себя со скоростью летящего с горы камня.