Тридцать три ненастья
Шрифт:
Познакомились они, когда Василий приехал на практику из Литинститута. Руководителем практики был Артур Корнеев, работавший в Нижне-Волжском книжном издательстве. Рубен Карапетян редактировал студенческую газету в политехе. В это же время Макеев начал сдруживаться и с Борисом Екимовым, только-только начинающим пробовать себя в литературном сочинительстве. Все молодые, легко идущие на контакт, умники с забулдыжинкой, с амбициями, любители пображничать на досуге. К ним липли многие начинающие поэты и журналисты Волгограда, но в близкое окружение попадали далеко не все.
Чуть
Как ни прискорбно это, но Рубен Карапетян, не стяжав крестов на грудь, попал в ранжир тех, чья «голова в кустах». А какая была голова! И какой светлый исток!
Отец, дважды лауреат Государственной премии, работал главным конструктором бурового оборудования на одном из волгоградских заводов, мать вела домашнее хозяйство, воспитывала детей. Семья не знала ни нужды, ни особых потрясений. Лишь сынок огорчал временами, и матушка восклицала: «Какой был золотой ребёнок, а что из него выросло!»
В браке с Надеждой у Рубена родилась дочь. Напротив Красных казарм семья получила хорошую квартиру. К тому времени он работал уже в газете «Молодой ленинец». Обижался, что родители купили машину не ему, а сестре.
Семейная жизнь не клеилась: не было единства, умения прощать слабости друг друга, да и любви, наверное, уже не было. Я удивлялась, как можно не держаться за такую женщину как Надя. Но Рубен, терпящий фиаско в семейной жизни уже не первый раз, разучился доверять женщине. Его не радовала даже дочь, занявшаяся гиревым спортом, накачавшая плечевые мышцы, потерявшая девическую трогательность. После «Молодого ленинца» он поработал выпускающим, заместителем ответственного секретаря «Волгоградской правды» Александра Афанасьева и окончательно охладел к журналистике.
Восточная его натура, при чистокровно русской матушке, не позволяла ему нищенствовать и мириться с участью большинства. Быть люмпеном – не для него! И он пошёл в вахтовики региональной нефтедобычи, надеясь «забашлять» на безбедную жизнь. Увы! Надолго его не хватило. Но надо было знать Рубена Гургеновича! Он держал лицо на уровне, был корректен, вежлив, чуточку надменен. Болтливостью тоже не отличался. Эмоции чаще выражал мимикой. Очень забавно хихикал, особенно цитируя стишок неизвестного автора:
К нам упал метеорит,А под ним еврей лежит!Это что же за напасть? —Камню некуда упасть!В другой раз хохмил, якобы утешая незадачливого собеседника: «Не горюй! Найдём тебе девушку беременную, но честную».
Люди вокруг смеялись, а он внезапно грустнел. Быть может, потому, что понимал: не евреи виноваты в несчастиях нашей жизни, а сами притягиваем метеориты неудач на свои головы, сами не умеем жить и правильно строить отношения, даже в делах сердечных.
Последней великой авантюрой Карапетяна стало фортничество. Ему показалось, что на установке раздвижных финских форточек вполне можно обогатиться.
Освоив малозатратную технологию, Рубен направил стопы в микрорайоны молодого города Волжского. А мы как раз вернулись с Дальнего Востока. За день он устанавливал две-три форточки и, захватив в магазине литровуху красного вина, шёл к нам. И чего только не случалось с ним на «промысле»! Его соблазняли домохозяйки, ревновали мужья, называли папой детишки матерей-одиночек, кусали собаки и т. д.
Мы умоляли:
– Рубен, напиши авантюрный роман «Записки форточника»! Ведь какой материал пропадает!
Он обещал подумать, но садиться за письменный стол не спешил. Нам приходилось довольствоваться лишь красным вином и устными рассказами.
Заезжала к нам и Надежда – скорее с контрольно-надзорной целью. Мы тоже у них бывали. Решили однажды отметить на четверых Женский день 8 Марта. Ни тот, ни другой цветов нам не подарили. Пока женщины, обменявшись духами, накрывали на стол – мужчины в дальней комнате клюкали втихаря. Праздника не получилось.
Мы вышли с Надеждой покурить на кухню, и она сказала:
– Знаешь, Тань, я другого и не ждала. Давай и мы «под крылом самолёта» хлопнем по рюмочке за наше женское!
В конце августа я поехала доучиваться на ВЛК, а Рубен заселился к нам. Чего, мол, каждый день мотаться из Волгограда в Волжский и обратно? Так мне объяснил ситуацию Макеев при первом же телефонном разговоре. Я расстроилась, но смолчала. Карапетян был другом, хорошим человеком… Что уж особого они там натворят?! Лишь бы баб не водили.
Всю зиму он форточковал с переменным успехом. В дни моих наездов домой Рубен деликатно удалялся восвояси. Я уезжала, и он возвращался.
Рубен и тем ещё дорог был мне, что беззаветно любил Василия и его стихи, считал Макеева первым поэтом Волгограда.
Когда учредили журнал «Нива» и газету «Крестьянское слово», редакцию собрали из недавно ещё безработных писателей и журналистов. Под одной служебной крышей оказались Виктор Скачков, Василий Макеев, Владимир Мызиков, Рубен Карапетян, Евгений Лукин, Алексей Кучко, Николай Кострыкин, Владимир Максимов, Геннадий Кривошеев, художник Вадим Жуков. Тот ещё коллективчик! Крепче «царской водки»! Дым в редакции висел коромыслом, в шкафчике обязательно стояла початая бутылка белоголовки в дружном окружении десятка мутных стопок.
Рубен исполнял функции ответсекретаря, Макеев – литсотрудника.
Весёлое было время, нищее, смутное… Разваливался Советский Союз, рушились семьи, демонстрировали независимость братские республики и даже автономии, люди алкали свалившуюся на них свободу и не знали, что с ней делать. Мы с Василием, сцепив зубы, держались вместе из всех возможных сил. А Рубен с Надеждой расстались окончательно. Он ушёл к женщине, которую все называли Ритка, – я с ней не знакома. Говорят, пили оба по-чёрному. И вдруг известие: Рубен Карапетян умер!