Тридцать три ненастья
Шрифт:
Однажды он сказал:
– Танечка, мне в жёны нужна сисястая доярка. Поэтессы обрыдли, особенно последняя. Сеньку только жалко! Она орёт на него и бьёт. Да ещё и заявляет, что он не мой сын.
– Не надо было с Наташкой разводиться!
– Ну, дурак я! Что поделать?! Вот поеду в Терсу и найду себе доярку.
– В самом деле дурак!
А ведь рядом была любящая его женщина! Еще одна Елена – тезка и чуть ли не подруга его взбалмошной жены. По-настоящему любящая. Она могла бы стать и женой, и поводырём, и спасительницей, и другом. Ни одна женщина не сделала для Сергея столько, сколько она. И ведь красавица, умница, но… тоже поэтесса. Леночка, спасибо тебе за него!
Всю жизнь, в любом состоянии Васильев не забывал о
Сергей много занимался переводами дагестанских поэтов, особенно Магомета Ахмедова. Он у них почти классик, а русскоговорящий народ читает Магомета и не всегда знает, что текст принадлежит Васильеву. Бедный Магомет, кто тебе заменит нашего Серёжу?
И кто теперь будет выпускать юморную «Простоквашу» – журнал для детей непреклонного возраста?
И кто принесёт мне 8 Марта букет любимых мною мелких роз? Или гвоздичек?
Столько вопросов останется без ответов!
Помню, сделали Макееву операцию на Комплексе, лежит он там недвижимый, ждёт меня, а несчастную Брыксину расшиб радикулит – не могу дойти до кухни. Одного намёка хватило, чтобы примчался Сергей с сумкой продуктов. И суп сварил, и омлет состряпал, и новыми стихами порадовал.
И была ещё красивая история.
Январь, идёт медленный снег за окном – открыточная красота. В Союзе писателей совсем малолюдно, и я скучаю за своим рабочим столом, думаю: «Ну, хоть кто-нибудь бы заглянул!» И входит Серёжа Васильев с коробкой пирожных в руке, достаёт из сумки фляжку коньяка.
– Ну что, подруга? Будем догуливать Новый год?
Как это было трогательно! Снег, тишина, остатки праздничного настроения, и мы, чуть пригубляющие коньяк под пироженки. Дружить с ним было здорово и Валере Белянскому, и Мише Смотрову, и Жене Лукину, и Серёже Синякину, не говоря уже о нас с Макеевым… Но всё это раньше, раньше…
Чёрная дыра безнадёги начала всасывать его, всё ускоряясь и ускоряясь, увеличивая дозу, смещая день и ночь, пока не поглотила окончательно.
Божье провидение, что за месяц до э т о г о он успел получить вторую свою государственную премию Волгоградской области. И долги земные раздал, и кредиты погасил, и коммуналку оплатил за год. Как он ждал этих денег! Звонил каждый день:
– Танечка, премию ещё не выдают?
Может, чувствовал что-то и уже готовился стать глиняным ангелом?
О его смерти нам сообщила Лена Хрипунова, и мы завыли в два голоса. У Макеева сразу же обострились хронические болячки: гипертония, артрит, ноги почти перестали двигаться.
– Ты не понимаешь, – кричал он мне, – у нас была особая связка. Его не стало. И меня стало меньше. Ты же помнишь, как он говорил: «Нас мало. Нас только трое»!
Я помнила. Я всё помнила. В изножье его я положила прекрасные белые розы. Женя Лукин читал в писательском буфете Серёжины стихи по памяти, и невозможно было смотреть товарищам в глаза. Их застилали слёзы.
Кустодиевские красавицы отдыхают
Помните «Русскую Венеру» кисти Кустодиева? Так это – точь-в-точь моя подруга Ира Дубровина! Разница лишь в том, что лицо кустодиевской Венеры не обезображено печатью интеллекта. А Ира, девушка моего возраста и роста, была в молодости не просто красива лицом, но ещё и в меру умна.
Мы познакомились на станции метро «Университетская», где собиралась группа выступальщиков перед студентами МГУ. Удивительно было увидеть девушку столь внушительного формата и абсолютной раскованности. Маленький, как известно, жмётся к маленькому, большой – к большому. Нам было комфортнее находиться рядом: две гагары – уже стая! И пусть посторонятся девочки-припевочки – 90-60-90 с кавалерами не выше 175. Взаимная симпатия возникла сразу. Оказалось, Ира работает редактором отдела художественной литературы в издательстве «Советская Россия», дружна с поэтами Валентином Устиновым и Александром Бобровым, бывала на седьмом этаже нашего общежития: одним словом – свой человек! Ира оставила мне телефоны – домашний и служебный.
Студенты МГУ нас приняли снисходительно, но угостили чаем после творческой встречи. Тщета наших усилий была очевидна. Им подавай Евтушенко с Вознесенским, Окуджаву с Ахмадулиной, а приехали никому не известные провинциалы в сопровождении окололитературных тётенек, придумавших эту встречу.
В «Советской России», куда я стала наезжать часто, речи о себе даже не заводила. Мне хотелось, чтобы там узнали Макеева, заинтересовались его поэзией. Ведь стоил он того!
Ира ставила мне чашечку кофе и просила почитать чего-нибудь. Редакторские дамы отрывались от работы и слушали макеевское, типа:
Не занимать ума и силы,Не зрить разбег чужой судьбы,Занять бы горести осины,Занять бы робости вербы,Чтоб ради шелеста простого,Захороня навеки злость,Взамен оставленное словоСредь веток тонких прижилось,Чтоб жизнь текла и совершаласьВ неиссякаемой тишиИ чтоб душа не отрекалась,Не отрекалась от души.Какой бы любящей и зависимой женой я ни была, не фигнёй же людей обольщала, а настоящими стихами. С этим никто не спорил. Мол, можно и рукопись рассмотреть!
Ира Дубровина, повидавшая в «Советской России» многих и многих соискателей издательских позиций, приняла Макеева страстно, вызвалась перепечатать его рукопись. И работа закипела. Стопка «беловых» текстов росла на глазах. Однако старший редактор отдела попеняла мне:
– Зачем вы Ирину Васильевну нагружаете? У неё много текущей работы. Сами подготовьте рукопись и приносите.
– Да я бы помаленьку… – пыталась было возразить Ира.
Но работу пришлось свернуть. Решили, что я привезу готовый материал из Волгограда. И то – какая удача!
Готовую рукопись привезла лишь через полгода, а удача хвостиком вильнула. Началась перестройка, и всё поменялось. Потерянное время оказалось роковым для книжки Василия. Не зря говорится: куй железо, пока горячо!
На дружбу нашу с Ириной это никак не повлияло. Мы продолжали ездить в гости друг к другу, заглядывать в ЦДЛ. Иногда я ночевала у неё на 4-й улице 8 Марта. Замечательные Ирины родители были гостеприимны, но оба болели. Отец практически не вставал с постели. Я почти не общалась с ним, лишь заглядывала поздороваться. А у мамы были серьёзные проблемы с сердцем. И всё же домашняя атмосфера становилась отдушиной для меня после общежитского многолюдия. А ещё у Иры были две замечательные подруги, тоже сотрудницы «Советской России», но из других отделов – Маринка Нестерова и Лена Ладонщикова, дочь известного детского писателя. Кстати, замуж Лена вышла за моего однокурсника, белоруса Алеся Кажедуба. А Марина крутила роман с известным прозаиком-патриотом, пожалуй, самым ныне известным. Девочки охотно приняли меня в свою компанию, и мне не раз довелось погостить в доме Ладонщиковых, посидеть в ЦДЛ в компании писателя-патриота, рядом с которым часто обретались прозаик Владимир Личутин и критик Владимир Бондаренко.