Тридцать три ненастья
Шрифт:
Агашина с Малыгиной не очень любили друг друга – могу свидетельствовать. Но свар никаких не затевали, вели себя как и подобает взрослым умным женщинам. Хотя что им было делить – таким разным, с очень непохожим опытом жизни? Славу? Да бросьте! С агашинской славой мог поспорить лишь Михаил Луконин. Юрий Окунев тщился наивно, но кто же перепоёт Агашину, если ей аккомпанировал сам Григорий Пономаренко, подключая великие голоса Людмилы Зыкиной, Ольги Воронец, Екатерины Шавриной, Вероники Журавлёвой?
Как бы то ни было, но «матери» наши поныне помнятся в волгоградской литературе светло и грустно.
Новое
Впрочем, я верю, знаю: любовь там была обоюдная, но нет моей вины в том, что они с нею не справились. Так вот прогорают неуёмные костры жадной страсти. А семья держится на терпении, на прощении. Им не хватило ни того, ни другого. В июне 1980-го Василий с первой Татьяной официально расстались. Я тогда даже погоревала за них, не предполагая, как может развернуться судьба.
А если совсем по-честному – нас было не две и не три, попавших в разные сроки с Макеевым в трудную сердечную передрягу. И у каждой в конце концов судьба оказалась – осиный мёд. Так что ж, до старости тягаться, чей мёд горше?
Я бы и речи об этом не заводила, если бы не хотела понять, откуда в нас такое противостояние. В литературное соперничество что-то трудно верится. Каждая делает своё дело, идёт по своей дороге. Они, если верить законам математики о двух параллельных линиях, имеют шанс пересечься лишь в бесконечности.
Большой славы и признания никто их нас не стяжал. Для умных людей это вообще не тема разговора. Остаётся только любовь? И честность. Бесчестные не любят, когда их хватают за руку, потому и мстят жестоко. В творчестве это имеет особую цену. Ну-ка, припомните: я хоть одной чужой строчкой воспользовалась? То-то!
На общем писательском собрании 16 декабря 2015 года литературные дамы азартнее всех изгоняли меня из писательского Дома, зная, что я уже написала заявление об уходе, сообщила об этом на заседании правления и лишь формально оставалась за своим рабочим столом с незавершёнными делами, ожидая собрания. И причину своего ухода объяснила, и помощь новому руководству обещала…
Но нет – им хотелось публичного изгнания на виду у всего опешившего народа. Да скажи я, что никуда не ухожу, и сидела бы до сих пор за столом ответственного секретаря! Только цели такой не было.
Поверьте, сегодня пишу об этом, легко улыбаясь. А тогда было просто обидно, по-человечески неприятно, что гоньбу устроили не те, кто имел на это право. Особенно удивила старшая из нас – неглупая, настрадавшаяся, знающая правду и… более виноватая передо мной, чем я перед ней. Хотя своей вины я тоже не отрицаю. Макеев отношения к этому не имеет. Его между нами нет тридцать пять лет; может быть, на пару лет меньше. Или всё-таки больше, чем на пару лет? Она знает, о чём я говорю.
Что же касаемо ещё двоих гонительниц – они меня волнуют меньше. Не бездарные сочинительницы, но склонные к подлогам и аферизму, о чём знают все. Может, не по своей воле они таковы, но ведь: с кем поведёшься, от того и наберёшься. Бог им судья!
Впрочем, у каждого своя правда. Как говорил один известный польский писатель: «Когда сталкиваются две ненавидящие друг друга правды, рождаются тысячи вариантов лжи». Я готова ко всему. Они, видимо, тоже.
В глазах до сих пор стоит, как троица сидящих рядком художниц литературного ремесла разом повернулась в мою сторону с победительным выражением лица: мол, клади, Брыксина, ключи на стол – кончилось твоё время! Собрание тем не менее усадило меня в президиум, и план немедленного изгнания сорвался. О решении уйти я официально объявила уже под занавес собрания. И всё же хочу попросить прощения у всех и за всё, в чём виновата и даже не виновата. Пусть и женщинам нашим живётся легче! Подругами мы уже не станем, но зачем травить атмосферу общего обитания ненужной злобой, ревностью, завистью, клеветой? Не знаю, как у них, а у меня на это просто нет сил и времени.
Макеев ликовал:
– Ушла? Давно пора! Теперь мне не надо сидеть дома одному, искать обед в холодильнике, переживать, кто там отрывается на тебе. Благодарности всё равно не дождёшься!
– А как же с моими платьями? Куда мне их теперь надевать? – пошутила я.
– Велика проблема! Дома наряжайся.
Но домашнее сидение для женщины – труд с утра до ночи. И я решила: буду перечитывать, дочитывать классику и книги своих товарищей. Их целый стеллаж! Может, и сама что-нибудь ещё напишу?
Любопытно заметить, писатели наши читают друг друга мало, словно бы заранее не ждут больших открытий. А зря! Проза Володи Першанина, Жени Лукина, Сергея Синякина, Саши Горохова да и Валеры Белянского стоит пристального прочтения. А стихи просто необходимо знать, чтобы не терять гордости за региональную поэзию. За что же тогда любить друг друга? В писательском барчике глаголить весело, но души-то вот они, под этими обложками! Теперь и спешить никуда не надо!
И я решилась!
С трах перед чистым листом бумаги – не просто оборот речи и, конечно же не кокетство сочинителя перед читателем. Автор словно бы приходит на исповедь к священнику. Солжёшь – такова тебе цена. Скажешь правду – и Бог тебя простит, и сам окрепнешь духом. Я не раз испытывала страх перед чистым листом. Сколько их, даже не ставших полноценными черновиками, отправилось в мусорную корзину! Жалко напрасно испорченной безгрешной бумаги, жалко опрометчиво спиленных живых деревьев, пошедших на её изготовление. Но и души жалко со всеми её высокими порывами, рухнувшими в ту же корзину.