Тридцать три урода. Сборник

Иванов Вячеслав Иванович

Пущин (тянет злобно).Про-кля-тый русский дух. В жизнь! К людям, братствовать! Благодетели! А главное — наперекор себе. Вот здесь святость! (Бешено, как бы залпом.)Алексей — математик и созерцатель! Сидел бы со своей мыслью и Аглаей!

Аглая (встает внезапно, подходит к нему и бросает руки на его плечо. Едва слышно).Довольно! Довольно! (Ее голос переходит в быструю мольбу.)Милый, не мучайте! Он болен? Очень болен? Это давно?

Пущин (волнуется под ее руками, говорит тихим, странным кротким голосам).Снимите руки,

Аглая! Это ваша дурная привычка класть руки на плечи… от этого я чувствую себя… ну, неудобным… дурным… (Она снимает руки. Ждет, бледная.)Ну, теперь слушайте: ничего с Алексеем нет. Все то же. Нервное напряжение свыше сил. Уже говорил вам не раз… У меня есть план. Ехать ему с вами. Только… (со внезапной строгостью врача)очень далеко и на всю зиму. Вам вдвоем. Пусть захватит рукописи. Нужно цельное спокойствие для цельной души!

Аглая (пугливо).Отпуск…

Пущин.За отпуск ручаюсь. Компания должна дать такому работнику.

Аглая (забывчиво еще раз бросает руки на его плечо).Пущин, только нервы? Всю правду!

Пущин (молчит).

Аглая (твердо).Слышите! Всю правду!

Пущин (бешено).Руки прочь… так! (Она снимает. Он весь меняется: ласковый, веселый, с детским смехом глаз.)Аглая, дочь моя, вы же знаете старого романтика! Помните, вы оба меня так дразнили. Слушайте, я вашего Алексея поймал в городе. Он там пересаживался на курьерский поезд в Забытое. Я ему самому все сказал. Такой план… что… что если бы и вправду он был болен — а он не болен, будьте спокойны, — воскрес бы, воскрес бы! (Смеется радостно, весь сотрясаясь.)Вот что сказал ему: «Вы, батюшка, истормошились и пропадаете, а вы нам нужны. Мысли ваши нужны, мы с вами оба работники мысли. А жизнь — болото. Ваша мысль белой купавой на болоте глядится в небеса — законы созерцает. Моя мысль черпаком всякой нечисти болотной зачерпнет — исследует и мерит, и взвешивает. Так вот и поезжайте отдыхать, мысль натачивать! Куда? А куда глаза глядят! Где звезды ярче, конечно, звездочет!.. Вот в странах полярных — снег внизу, а небо черно, и они, звезды, рассыпаются подвижным сверканьем миллионов искр! (Пущин откинулся на стуле, закинул голову с длинными прядями волос, двигает руки плавными жестами. Глаза его горят сквозь детскую улыбку вверх на Аглаю, всю осветившуюся.)Или на юг… Там кузнечики-цикады поют, как птицы в знойной сухой траве, небо густое и близкое, там лимонные рощи и лавры, пронзительные запахи. Пальмы с венцами вверху, вверху, в спаленной траве шорох змей и саламандр. Базальты дворцов с проходами из тяжелых колонн, и краски, и зной в раскаленных лиловых песках, где вздымается у лап вечного Сфинкса величавая обсерватория — Хеопсова пирамида. Мне все равно… только дальше, дальше!» (Вдруг поворачивается весь на стуле к Анне. Коротко, жестко.)Анна Арсеньевна, вы, конечно, моя союзница.

Анна (вся быстро загораясь, страстно).Он должен ехать дальше. Скорее… И ты, Аглая!

Аглая (вдруг вся потухая, к Анне).Но ты, Анна, милая Анна? Или… (Жарко.)Ты должна с нами! Да, да… Тебе тоже нужна перемена. Анна, Анна, не откажи!

^{Перебегает к ней и бросает руки на плечи}.

Анна (беззвучно).Я должна дальше…

Аглая (пугаясь).Я,

может быть, не умею с тобой говорить! Алексей тебя лучше знает. С ним мы лучше решим, что делать. (Радостно.)Да, да, мы обе дождемся здесь скоро Алексея. (Тихо через стол к Пущину.)Милый, а дети? И детей к пирамидам?..

^{Смеется тепло}.

Пущин (весь загораясь).А я? Аглая, я вам был отец и мать. Им буду. Мне — их! Мы вернемся в Заречное вас ждать.

Аглая (подходит еще раз к нему и, обнимая, целует в лоб).Пущин, вы добры! И… Пущин, вы — поэт!

Пущин.Не угадали. Живописец!

Аглая.Вы?

Пущин.Не знали? А я картину написал.

Аглая.Не знала. Что это?

Пущин.Это так Я ведь в жизни отшабашил давно. Так вот ей, матушке, на прощанье. (С насмешливым пафосом.)Ее опыт вел мою правдивую кисть. (Просто.)Эх, правда лучше лжи! Маленькая правда — лучше большой лжи.

Аглая.Опять! Да что же?

Пущин.А вот слушайте: тощий волк с повислым хвостом и рыщущими глазами. Подпись: загрызи — или удирай! Подпись к зрителю относится. Мораль: человек человеку — волк!

Аглая (тихо идет к своему месту. Садится Наполняет стаканы чаем. С раздумчивой грустью).Милый Пущин, вы откуда ни начнете, все в ту же гавань причалите. Но вы не посмели повесить вашей картины: вы побоялись моих детей. Ах, нет, нет, сердце не то говорит! Зачем мозг думает, что сердце всегда лжет?

Пущин.Сердце — эластический мешок, назначенный для питания мозга. Мозг подымает человека от драки с собратьями… виноват, с со-волками, к исследованию законов и причин этого волчатника.

^{Он встает. Ходит беспокойно по комнате.}

Аглая (к Анне, указывая на него).Вот погляди на этого волка. Этот волк всю молодость отдал за великую идею. Из богатого в нищего обратился. И потом… (Запинается.)Ах, только я не умею сказать! У него есть еще высший идеал, я это чую.

Пущин (останавливаясь резко перед нею. Злобно).Ошиблись, Аглая! Я предоставляю идеалы господам сверхчеловекам! С меня довольно цели. Цель — достижимое. Идеал — невозможное.

Аглая (взволнованно встала как бы ему навстречу. Потом взволнованно ходит взад и вперед близ него, стоящего возле ее покинутого места).Слушайте, пусть я лгу! Но я в это верю. Нет, я это знаю. Человечество живо не целями, оно живо идеалом. За невозможным оно пойдет, ему мало достижимого. Безумием, безумием живо человечество — и бесцельным, бесцельным, да, одним бесцельным!

Пущин (весь сотрясается от нахлынувшей злости, хватает ее руки. Резко).Молчите, вы…

Аглая (громко).Безумна горящая молитва о сверхмерном: «Дай мне вместить кумиров много тленных в мой тленный храм» ^{126} … Безумно и отрешение! Отрицание всего действительного в этот единственный и краткий миг жизни, между двумя безднами — рождением и смертью!

Пущин (вдруг затихая).Бедная Аглая, вы, как сосуд, до краев полный, и ключом кипите. Опасно кипеть переполненному сосуду. Смотрите: одним напором до дна выплеснетесь.