Тридевять земель
Шрифт:
Выражение лица Вячеслава было настолько обескураженным, что Александр Карлович и его гостья невольно усмехнулись.
– Похожа? – без особых церемоний поинтересовался Александр Карлович.
Вячеслав немного растерялся и не знал, как именно уместно себя вести.
– Что, постарела? – с нетрезвой откровенностью обратилась к нему блондинка.
Перед ними на низком столике стояла почти пустая бутылка клюквенной настойки. Пепельница был полна окурков. Вячеслав вопросительно глянул на своего друга.
– Марина, – сказал Александр Карлович, топя
– Обязательно! – бодро сказала Марина. Она старалась казаться весёлой, смотрела прямо и открыто, но далеко в глазах, за первой линией обороны залегла грусть, отчего они казались ещё прекрасней.
– Ну, что, солдат, – насмешливо сказала Марина и погладила Александра Карловича по лысому лбу. – Тебе уж и волос не взъерошить.
Палец её, обратил внимание Вячеслав, украшало кольцо с бриллиантом, удивительно соразмерным изящной оправе тёмного золота – произведение настоящего искусства. – Это мы тут вспоминали, – пояснила она Вячеславу. – Это когда Сашка только из армии пришёл, поехали ночью на Воробьёвы горы, там на смотровой рядом с церковью тётки цветы продавали. А жара была страшная. Ну Сашка и попросил у одной: «Мать, дай попить солдату». – Марина закатилась от смеха. – А та отвечает: «Иди отсюда, солдат».
– Не иди, а езжай, – поправил Александр Карлович. – У меня тогда «Ява» была.
Вячеслав ногой придвинул к столу самодельную табуретку и уселся напротив.
– А вы, Слава, на митинги не ходите? – спросила вдруг она.
– Да нет, – ответил Вячеслав как-то задумчиво, – не хожу.
– Мне Кондрашов говорит, – повернулась она к Александру Карловичу, – у них там в администрации просто паника. По два совещания в день.
Но Александр Карлович происходящие в городе политические волнения близко к сердцу не принимал, отчасти, может быть, и потому, что его этническая родина, о встрече с которой он так неторопливо и обстоятельно размышлял, наслаждалась общепризнанным, эталонным благополучием, и только махнул рукой.
– Ничего не выйдет, – сказал он. – Могут не бояться.
– А мы и не боимся, миленький, – улыбнулась Марина, а Александр Карлович, причмокнув, подмигнул Вячеславу.
– Высоко летает девка, – насмешливо сказал он.
Марина глянула на Вячеслава с шутливым вызовом и тряхнула волосами, подтверждая этим движением слова Александра Карловича. Но тут же игривость сменилась жесткой угрюмостью, которая наконец выбралась из подо всех масок.
– Она сказала – «иди», – вдруг как-то зло проговорила Марина.
Александр Карлович опустил лицо и ничего не сказал.
– Ну, мальчики, мне пора, – сказала Марина.
– Всего доброго, Слава, приятно было познакомиться, – обернулась она к Вячеславу, а Александра Карловича поцеловала в небритую щёку.
Слышно было, как завёлся мотор и как шины медленно катящейся машины прошуршали по гравию. Как только эти звуки стихли, Александр Карлович включил магнитофон, и
– Ты спрашивай, не стесняйся, – разрешил Александр Карлович. – Если есть что.
Вопросов, конечно, было много, но Вячеслав задал лишь один.
– Ни о чём не жалеешь? – спросил Вячеслав.
– Жалею, – быстро и утвердительно кивнул головой Александр Карлович. – Об одном. Что дети у неё от другого. А так – нет, – добавил он внезапно повеселевшим голосом.
Домой Вячеслав возвращался в глубокой задумчивости. «Оказывается, – размышлял он философски, – бывает и так». Проходя через парк, он мельком взглянул на информационную доску, листов со стихами там уже не было…
Но на следующий день они появились вновь. Вячеславу очень бы хотелось взглянуть на того, кто это придумал и с таким упорством воплощает свою затею, но караулить возле доски, было, конечно, невозможно. Зато ему повезло узнать, кто их срывает. Однажды он увидел женщину лет сорока пяти, которая, стянув с руки перчатку, остервенело скребла наманикюренными пальцами по бумаге. Если раньше листы со стихами прихватывали по углам хлипкой прозрачной лентой, то теперь они были наклеены всей плоскостью, и сорвать их было нельзя, можно было только содрать, чем и занималась неизвестная женщина. Мелкие обрывки бумаги летели ей под ноги.
– Зачем же вы мусорите? – поравнявшись с ней, иронично спросил Вячеслав. Впервые в жизни он пожалел, что он не блогер, но на всякий случай успел сделать несколько снимков камерой мобильного телефона.
Женщина оглянулась на него и, ничего не сказав в ответ, продолжала свою работу, однако он не отвязывался.
– За что же вы так не любите Пушкина и Некрасова? Чем они вас обидели? Вы откуда к нам приехали?
Здесь она уже развернулась к нему всем корпусом и некоторое время озирала его злобно сощуренными маленькими глазками.
– Шёл бы ты отсюда, умник, – процедила она с ненавистью. – Я сейчас милицию вызову.
Чуть позже он встретился с ней ещё раз, уже виртуально. Проходя мимо районной управы на доске почёта он узнал её по фотографии. То была завуч одной из средних школ Коваленко Валентина Владимировна.
Часть вторая
Ваня Болотников и раньше был чрезвычайно доволен своей фамилией, но с некоторых пор он стал ею гордиться. Родители нарочно назвали его Иваном, да и как было им поступить, имея такое фамильное прозвище? Были бы они Разины, назвали бы сына Степаном, были бы Пугачевы, ходить бы Ване Емелей, но они прозывались Болотниковы, и вопрос об имени для новорождённого решился как-то сам собою. Ваня вращался в кругу интеллигентных людей, и время от времени кто-нибудь из них, – из тех, кто впервые узнавал Ванино имя, обязательно вспоминал, что был на Руси в Смутное время такой то ли авантюрист, то ли борец за народные права Иван Болотников, и эта аналогия неизменно доставляла Ване маленькое удовольствие.