Тригг и Командор
Шрифт:
Наши бабы научили его потом щи варить, репу парить и гречку в печке запекать. С тех пор так у нас и стряпает. Раньше в полку, а теперь вот у меня на мызе.
Как русскую грамоту освоил, я ему поваренную книгу из самой Тулы выписал — все строго по науке теперь делает… Люблю шельмеца! Француз, а с понятием… Позвольте вам еще один графинчик — после нашего осьминога хорошо освежиться курляндским морсом…
— Дорогой барон, у вашего волнореза просто отдыхаешь душой. Кажется, что со времен Лукулловых пиров на Капри я не пробовал ничего более изысканного.
— Спасибо, Тригг.
— Конечно, конечно, барон… Давно я не встречал такого гостеприимства.
— Очень рад, что вам по душе наша скромная трапеза. Это тем более ценно, что за тысячи лет скитаний вы столько всего повидали… И разных греков с римлянами, и инков с ацтеками, и конкисту, и реконкисту, и Магомедов халифат… Даже с самим Шварцем знакомы, с тем, что порох изобрел и сухари в сметане. Есть с чем сравнить…
— Именно это меня и не радует. Где ни вынырнешь — везде одна и та же повторяющаяся картина — все те же грабли, на которые обязательно кто-то да и наступает.
Казалось бы, что может быть легче знания истории — читай себе хоть примитивного Плутарха, хоть заковыристого Цунь Ян Цзы, хоть по страничке на ночь — и все… Ничего больше… пару книжек… легче легкого… Потом, правда, все еще обдумать, конечно, надо, но вот тут-то и начинается необъяснимое.
Даже тот, кто что-то серьезное, пусть случайно, но прочел, задумываться о прочитанном упорно не хочет.
Работать готов на износ — лишь бы не размышлять о хоть сколько-нибудь серьезных вещах.
— В Атлантиде так же было?!
— Именно так. Мне история с вашими так называемыми «декабристами» очень напомнила трагикомедию с кентаврами. Во всяком случае, по степени безмозглости совпадения просто фантастические.
— А что между ними общего? Ваши бунтовщики ведь не выстраивались в боевые порядки против государя. Не стреляли в боевого генерала исподтишка, как те канальи на Сенатской площади…
Ваши крамольники сами добровольно ушли в изгнание, бубня под нос мантры о гражданских правах для каких-то зоофилов и свободе слова для каких-то мазохистов…
Экскьюзе муа, но я пока не понял, кого вы столь деликатно обозначили этими греко-латинскими номинациями? Не силен, пардоне муа, в научной терминологии.
Но, если речь шла о шулерах, я прекрасно понимаю ваше возмущение сим непотребством.
Надо было бы их еще и высечь хорошенько и голыми в Африку пустить, чтоб другим неповадно было.
А если это просто пьяницы или матершинники, тогда, может быть, у них был еще шанс на исправление?
Можно было бы отказать им на время в праве почетного караула у полкового знамени или запретить ношение золотых аксельбантов на приватных балах — уверяю вас, через недельку-другую всю эту ребячливую дурь как рукой бы сняло… Пить — пей, но знай меру, как говаривал граф Потемкин.
— К сожалению, барон, это была не «ребячливая дурь», как вы изволили выразиться. Говоря языком науки, их «идеей фикс» была профессиональная замена реальных ценностей на внешне схожие подделки. Речь, правда, шла не только о золоте или бриллиантах. Они занимались манипуляциями с якобы новыми смыслами очевидных вещей.
В какой-то мере они действительно были шулерами, только шулерами идейными, искренне убежденными в собственной правоте.
— Вроде вражеских лазутчиков? Не могли бы вы привести какой-нибудь пример их шпионской деятельности, а то я не силен в тонкостях большой науки и высоких материй… хотя, помнится, в Ганновере — или в Веймаре? — два раза бывал в доме самого Лейбница [5] — прехорошенькая у него была горничная, знаете ли. Если бы не приказ Милорадовича выдвигаться на помощь к пруссакам, я бы и в третий раз туда заехал. До сих пор жалею, что в конце кампании на обратном пути ночью проскочил мимо этого городка. Все они так похожи там, что и родная мать не отличит Веймара с Ганновером от какого-нибудь Готтенхофена…
5
Примечание. Вероятнее всего, барон посещал дом знаменитого ганноверского пивовара Ганса-Ульриха Лейбница — дальнего родственника великого немецкого ученого.
— Хорошо. Попробую объяснить более детально. Вы играете в покер?
— Конечно. Офицер, не играющий в покер, — это абсурд, нонсенс, сапоги всмятку!
— Представьте себе, что вы вистуете, имея на руках бубновый флеш-рояль. Вы поднимаете ставку все выше и выше, пока жалость к сопернику не останавливает вас на какой-нибудь милосердной цифре, равной, например, стоимости хорошего седла с бархатными кистями.
Карты раскрываются — у вашего соперника вы видите жалкие три семерки… Вы тянетесь за выигрышем и вдруг слышите от партнера, что в Париже, по новой моде, три семерки бьют не только флеш-рояль, но и тузовый покер! Что вы сделаете в ответ на это?
— Как что? Пристрелю мерзавца прямо через стол! Тут о дуэли как-то и говорить неловко. Порядочные люди не поймут даже минутной заминки в столь деликатном вопросе…
— Не поймут, если этот шулер один такой — исключение из правил в приличном обществе. А если шулером является каждый третий, да еще если этот третий дослужился до полковничьих погон? У вас просто не хватит ни свинца, ни пыжей на всех сукиных сынов в этом муравейнике…
— Какую тягостную картину вы нарисовали. Неужели у вас на родине дошли до такой низости?
— Именно так. Только, конечно, дело было не в игральных картах. Я имел в виду именно принципиальную подмену всех базовых понятий цивилизации. Ну, вы понимаете меня — честь, доблесть, достоинство и всякое такое…
Атлантида была лишь первой жертвой тех мерзавцев. Но, даже проиграв в открытом столкновении с Великой Традицией, они ведь все равно победили. Сбежав за границу, кентавры оставили за собой отравленные гнилью колодцы, ручьи и реки. Все остальное было бы лишь делом времени.
Атмосфера в стране была уже окончательно испорчена. Когда стало понятно, что новое поколение неизбежно должно превратиться в кентавров, было принято общее решение о полном уходе с обитаемой суши в мир дальних глубин.