Тринадцатая королева

Ильева Анита

Как именно она оказалась в башне, Леонелла не помнила. Может, король лично принес её, может, притащил или приказал, а она пришла сама. Этот момент начисто стёрся из её памяти с того самого мгновения, как она отключилась. Лео была рада подобной реакции, с одной стороны, с другой — весьма сильно напугана такими провалами в памяти. Озноб продолжал колотить её, хоть уже и не так сильно. Будучи закутанной в шаль, она сжалась в комок и попыталась снова разложить всё по полочкам.

Сколько она тут просидит? Абрэмо сделал это с ней, потому что действительно считает, что она делала непотребные для королевы вещи, или всё же в нем говорил тот горячительный напиток, который он пил весь вчерашний день? И почему приехал такой… взбудораженный? Почему её первая

ночь с мужчиной была так груба и отвратительна? Когда сёстры делились с ней опытом, они говорили, что первый раз может быть больно. Но надо потерпеть, и потом всё будет по-другому. Они щедро делились опытом и подробностями интимной жизни, но ничего того, что произошло с Лео, они даже не упоминали. Да она и сама понимала, что это не вписывается ни в какие нормы. Всё, что Леонелла слышала о короле, все слухи, легенды и сказки, всё оказалось правдой. Она не верила, наивная, думала, что это просто зависть или наговоры, что король относится к сильным мира сего, а про них всегда слухи ходят. Но это оказались не слухи, а самая что ни на есть реальность.

Она была полностью, до самой, последней крошки разбита вдребезги, не знала, как дальше жить, как себя вести. Она больше не чувствовала страха, только разочарование. И ещё она словно потеряла что-то очень дорогое, и ей теперь придётся как-то жить дальше с этим ощущением потери… надежды.

Ее воспитывали быть милосердной к любому живому существу — будь то король или самая последняя поломойка. Она лечила солдат и видела, как они крепчают, как растет их боевой дух, как они становятся ещё более преданы королю — разве это плохо? Разве плохо дружить со своими подданными, помогать им и быть уверенным, что они будут выполнять свою работу с радостью? Разве плохо поддерживать своего короля — там, на балу, нужно было отказаться танцевать с Матео и тем самым выставить Абрэмо дураком, которого не слушается собственная жена? Хотя… в случае с Абрэмо не было правильного решения или выхода. Как бы она ни поступила — всё было бы плохо. Она почувствовала это, как только вошла в тот злополучный зал, она и раньше чувствовала отголоски этого осознания, слышала предупреждения отца, мамы, Матео… Но не слушала. Была слишком своенравной и уверенной, что с ней не случится подобного. Но оно случилось. И нужно как-то теперь жить с этим. А жить наверное, получится совсем недолго.

Сколько она так просидела, Лео не знала. Мысли о её дальнейшей судьбе метались в голове хаотично и по кругу — от самобичевания до ужаса от происходящего. Она ведь видела, какой Абрэмо на самом деле, с самой первой минуты их знакомства он нисколько не лукавил и вёл себя так, как привык. Он едва не убил воина, причем вельможу, только за то, что он сдался на дружеском поединке. Он с удовольствием пинал морду больного животного, и еще тогда Лео это покоробило. Почему она подумала, что с ней он будет другим? Почему она решила, что для неё он изменится?

Когда отворилась дверь в её темницу, Леонелла только вздрогнула, но даже не повернулась посмотреть, кто к ней зашёл. Она молилась, чтобы это был не Абрэмо — не готова была видеть своего мужа сейчас, но понимала, что если будет ему перечить и сопротивляться, то долго не проживёт. А она обещала маме выжить, мама Норина не переживёт ее кончины. Папа не оставит этого так, развяжется война… Что она наделала, зачем ввязалась в это замужество, ведь она даже не любила своего мужа? А теперь еще боялась его.

Но это оказался стражник, который забрал ведро с водой и оставил новое. Он вышел, но дверь за ним на засов не закрылась. И через некоторое время Лео почувствовала, что кто-то снова появился в её темнице, тихо и невесомо подошел к ней и опустился на колени.

— Слава богу, вы нашли это тряпье!

Лео сильно вздрогнула, не осознав, что голос ей знаком, более того, приятен. Она лишь инстинктивно дёрнулась отползти подальше, но запуталась в шали, упала, заскулила от бессилия и отчаяния. Чьи-то сильные руки, прикосновение которых первое мгновение вызвало неприятный

озноб, подняли её и… притянули к себе. Как это делал отец. Лео было всё равно, что это за человек — охранник или стражник, может быть, из тех, кого она лечила и он помогает, но, почувствовав привычные с детства объятия, она доверительно прижалась к этой груди, потому что ей было это необходимо сейчас. Это объятие возвращало её к жизни, говорило о том, что не все люди вокруг её ненавидят и желают причинить боль, и она хваталась за эту мысль, чтобы не сойти с ума.

— Моя королева… — прошептал человек ей в макушку и стал тихонько покачивать, как маленького ребёнка. И в этот момент она узнала его.

— Тито, — прошептала Лео ему в грудь, почему-то облаченную в доспехи стражника, — как ты здесь оказался?

— Почти все солдаты короля — мои друзья. Стражник пустил меня к вам, и даже поделился формой, чтобы я не привлекал к себе внимание, — Лео выпуталась из шали и вцепилась в его предплечья, словно не верила, что он может быть тут. — Но я должен возвращаться к королю, иначе он хватится меня, будет искать.

Лео отстранилась от него на мгновение, чтобы удостовериться, что это действительно Тито. Подняла на него глаза, совершенно не подумав, как выглядит после всего, что с ней произошло. Матео осмотрел её, и в его взгляде отразилась вся её боль, когда он увидел последствия сегодняшней ночи. Он тяжело сглотнул и потянулся пальцами к её щеке, невесомо дотрагиваясь.

— Я принес вам вот это, — он вытащил из одежды сверток и маленькую коробочку. — Здесь хлеб и сыр, — сказал он, показывая на сверток. — А это ваше лекарство, которым вы лечили меня после порки на конюшне. Вам оно сейчас нужнее, — горько добавил он, глядя на рубцы покрывающие ее предплечья.

— Тито… — прошептала Лео прикрывая полные слёз глаза, — спасибо тебе.

— Поешьте. Вам обязательно нужны силы. Я послал весточку в Облачное поместье, скоро сюда прибудут ваши родители, и этого, — он снова погладил ее щёку, — больше не повторится. А мне нужно идти.

Матео аккуратно перехватил её руку и повернув к себе маленькую ладошку тыльной стороной, погладил болезненные точки от шипов розы и прижался к ним губами.

— Служу своей королеве, — прошептал он прямо ей в кожу и, глубоко вздохнув, поднялся. Он, видно, хотел ещё что-то сказать, но в дверь заглянул стражник и сообщил, что король ищет своего менестреля. Лео едва заметно кивнула ему — хотела уверить, что она справится, теперь справится, но вышло как-то неуверенно и жалко. Чертыхнувшись сквозь зубы, Матео побежал на зов короля, а дверь темницы захлопнулась так громко, что Лео вздрогнула.

***

Леонелла сидела, привалившись к стене, и, кутаясь в шаль, гипнотизировала блеклый кусочек неба за окошком под потолком. Она успела поплакать, поругать себя последними словами за неосмотрительность и недальновидность, потом на неё нашло какое-то необъяснимое возбуждение, и она принялась бегать по своей темнице взад-вперед, пытаясь сообразить, как ей вести себя дальше. Все, что принес Матео, она съела, рубцы помазала мазью; Лео чувствовала себя странно, словно у неё открылось второе дыхание. То, что Матео пришёл к ней, сюда, рискуя головой, не удивило её, она поразилась своим собственным чувствам, в которые проваливалась всё глубже и глубже. Что с этим делать, как жить дальше — Лео совершенно не представляла.

В конце концов она устала и, завернувшись в шаль, уснула чутким, тревожным сном. Очнувшись, она вдруг подумала, что сказал ей Матео перед тем, как уйти — он о чём-то сообщил её родителям и они скоро приедут сюда. Что он им сообщил? Что король избил её? Что она сидит в башне? Как ей могут помочь родители? Максимум, что они могут сделать — это отсрочить экзекуцию, потому что король, скорее всего, поостережётся поднимать руку на неё, пока герцог и герцогиня Плинайо тут. А потом они уедут и всё повторится. Лео не сомневалась, что повторится. И нужно было придумать какой-то план по выживанию здесь, потому что так просто сдаваться она не была готова.