Тринадцатая рота (Часть 1)
Шрифт:
– Пан Песик, - заслоняя нос ладонью, заговорил Гуляйбабка.
– Имею честь засвидетельствовать вам свое почтение. Партизаны в вашем районе есть?
– Никак нет! Не имеются, - выпалил пан Песик.
– Тут степя... Тут все спокойно-с.
– В таком случае мой обоз остановится на вашем хуторе на привал. В полдень жарко. Слепни. Ехать тяжело.
– Так точно! Рад буду принять. Только зачем здесь? Лучше в селе. Там речка, прудочек, - он кивнул на взмыленных коней и изнуренных жарой всадников.
– Можно искупать людей, лошадок...
– А чем плохо здесь?
–
– На горе скотный двор, можно укрыть коней, под горой - ракиты, пруд.
– То не пруд, господин начальник. То сточная яма.
Жижа туда с коровника, свиноферм... А на прудок похожа, и глубока, не смею возразить...
– Жаль, - вздохнул Гуляйбабка.
– Жаль. Коней бы по жаре не мотать. Ну да что ж, - он хлопнул ладонью по коленке.
– Едем в село! Овес найдется?
– Овса нет, но найдем.
– Где?
– Откопаем. У саботажников возьмем. Мне все приходится добывать лопатой. Потому, извините, я в таком виде. Лично яму таво-с...
– Ну и как успехи?
– Пока ничево-с. Только начали. Но по запаху чую: сало там.
– И я... И я теж казал, пан староста, що у вас нюх, як у того гончака, отозвался старик-проводник, продолжая сидеть все там же, рядом с кучером на передке.
– А пан начальник, не поверив, сказав, що такого у людей нема.
– Вы правы, отец, как белый день. Теперь я и сам вижу, что нюх у вашего старосты не хуже, чем у гончака. Даже овчарка не могла бы учуять под навозной кучей сало, а вот он учуял...
– Рад стараться!
– рявкнул пан Песик.
– Рад копать!
– Копать будете после, - махнул рукой Гуляйбабка.
– А теперь подойдите ко мне и склоните свою бесценную голову.
Пан Песик не только склонил голову, но и стал на колени перед высоким начальством.
– По поручению президента БЕИПСА, - надевая на шею старосты черную ленту, сказал приподнято Гуляйбабка, - я награждаю вас, пан Песик, извините, Куцый, за исключительные заслуги перед фюрером высокой наградой - медалью БЕ первой степени.
Пан Песик потянулся губами к руке Гуляйбабки.
– Встаньте!
– отдернув руку, приказал представитель президента.
– Скажите лучше, будет ли коням овес.
– Будет. Все будет. И овес и угощеньице.
– И, подхватясь, обернувшись к стоявшим у дома на горке троим полицаям, хрипло прокричал: - Эй, Копытченко, Мялкин, Сушихвост! Живо сюда! Живо!!!
Полицаи, гремя сапогами, подбежали к карете, вскинули руки к кепкам.
– Немедля в бредень и ловить на уху. Да чтоб покрупней! И к ухе чтоб все было! А не то! Ну!
Полицаи звякнули подковами каблуков и побежали на колхозный двор за бреднем. Староста, держа руку на сердце, почти переламываясь, поклонился:
– Прошу в село, милостивые господа! У пана Песика есть чем угостить. Да я для вас всю душу... всего самого себя.
...Судя по многим признакам и, в частности, по множеству больших бронзовых окороков ветчины, висевших на чердаке, в запечье дома, пан Песик выворачивать себя пока не торопился, а выворачивал других.
Разморенные
...Когда пан Песик вернулся через два часа в весьма отличном настроении (на бричке он привез кадку найденного под навозом сала), обоз гостей уже вытянулся на дорогу и что-то выжидал.
– Господин Песик, на вас поступила жалоба, - сказал Гуляйбабка, как только бричка старосты остановилась возле кареты, а сам староста поспешил вытянуться возле нее.
Гуляйбабка вытащил записку из нагрудного карманчика, где белел носовой платок.
– Неизвестным лицом подброшена в комнату, где я отдыхал. Долг службы требует прочесть ее вам. Соизвольте послушать. "Господа высокие начальники! Наш староста пан Песик из кожи вон лезет, чтоб выслужиться перед вами и показать, что он вовсю старается ради фюрера, но это все обман, мишура. Пан Песик охотится только за крохами, отбирая последнее у сирот и детей..."
– Ложь! Клевета!!
– воскликнул побледневший Песик.
– Я ничего не минул. Я обобрал все дворы.
– Пан Песик! А-я-я-яй, - покачал головой Гуляйбабка.
– В таком чине и так невоздержанно ведете себя. Дайте же дочитать.
– Молчу. Умолк. Звиняюсь, - поклонился Песик.
– "...Песик охотится только за крохами, отбирая последнее у сирот и детей, - повторил строчку Гуляйбабка, - а большие клады добра он не видит. Не мешало бы, в частности, у Песика спросить: почему он до сих пор не извлек из ямы с навозной жижей (что у колхозного двора) запаянный железный сундук, в котором спрятано сто тысяч колхозных денег? Ему же хорошо известно, что сундук там, на трехметровой глубине. Однако ж пан Песик и не чешется. Для кого же, спрашивается, он приберегает эти деньги? Нам думается, что не для Великой Германии".
Гуляйбабка сунул записку стоявшему с раскрытой папкой наготове заведующему протокольным отделом Чистоквасенко:
– Приобщить к делу для доклада гебитскомиссару, - и, не удостоив даже взглядом растерянно моргающего Песика, зашагал вдоль колонны.
Пана Песика ошеломила зачитанная Гуляйбабкой жалоба. В навозной жиже лежат такие деньги, а он не знал, раскапывая пустячные ямы с тряпьем и салом. Ах как же он опростоволосился! И что теперь будет, что будет, если этот чиновник с Железным крестом в самом деле доложит гебитскомиссару? Нет, нет. Скорее же объяснить, оправдаться. Песик догнал начальство и залепетал:
– Неточная информация. Совсем неточная, господин начальник. Я не знал. Клянусь богом, не знал, что там спрятаны деньги. Я бы давно, сам лично. Только вот в чем туда залезть? Нет водолазного костюма.
Гуляйбабка остановился.
– Отговорка, пан Песик. Чепуха на постном масле. Вы давно бы могли достать противогаз и спуститься в нем. Но вы действительно "не чешетесь".
– Чешусь, пан начальник. Буду чесаться, вот свят крест, - он осенил себя крестом.
– Разыщу противогаз. Разобьюсь, а достану.