Тришестое. Василиса Царевна
Шрифт:
Настала очередь Ивана Царевича, младшего сына. Тот уж с участью своей смирился давно – не перечливый он был, сговорчивый: раз сказал царь-отец, то так тому и быть. Поворотился он несколько раз вокруг себя, лук вскинул, тетиву натянул да и отпустил, не мудрствуя шибко. Загудела тетива, сорвалась стрела с нее, просвистела над лесом – куда унеслась, разберись поди.
Только и махнул Иван Царевич рукой – не повезло, в лес дремучий стрела унеслась. А Козьма с Данилой от зависти лопаются, щеки дуют – вот же дурню счастье привалило!
А царь Антип уж тут как тут, хлопает сыновей по плечам да радуется незнамо чему:
– Ну, сыны мои славные, идите, ищите стрелы свои. Как найдете, так и с женами возвертайтесь.
– А коли там нет баб? – засомневался Данила.
– Как так нет? – вскинул брови царь Антип. – Не могёт того быть! – отмел он рукой сомнения Данилины. – Бабы, они везде есть.
Закручинились Козьма с Данилой, головы буйны повесили и поплелись, ногами камешки загребая да пыль поднимая, каждый в свою сторону. Один Иван Царевич стоит, на лес бестолково смотрит.
– А ты чего ж? – окликнул его царь Антип.
– Дык ведь… – указал Иван Царевич на лес рукой.
– Так и чего? Дуй в лес, значится, ищи счастие свое.
– Да какое ж в чащобе счастье-то могёт быть?
– Какое надо, такое и могёт, – подталкивает сына царь-батюшка кулаком промеж лопаток. – Дуй, говорю!
– Э-эх! – закручинился Иван Царевич, лук на плечо повесил, колчан со стрелами поправил да и потопал к лесу.
А бояре с земли уж поднялись, себя общупывают, радуются, счастью своему не верят. Кончилось все, а живы остались. Ох, царь-батюшка, удумал-удружил, едва прямиком на тот свет не спровадил – голова!..
Проснулся Андрон от шума непонятного, будто ругается кто рядом совсем. Глаза продрал, по сторонам ими лупает, в толк взять не может, где он да что. А холодища какая – аж зубы клацают, дробь отбивают да озноб бьет.
Присел Андрон на траве сырой, колени поджал и ну колотить себя руками по бокам, по мокрой от росы одёжи. А как отколотил себя порядком да сон смахнул, так и припомнил все: и прогулку свою лесную, и болото – чтоб ему пусто было! – и спасение свое чудесное, и даже глаза страшные, во тьме полыхающие. И голос необычный, от глаз тех исходивший, тоже припомнил – до сих пор в ушах стоит: «ква» да «ква»! Да нет, не в ушах то квакает, а на самом деле, поблизости.
Вновь огляделся по сторонам Андрон – деревья, кусты, болото вот у самых ног волнуется, булькает, зловония испускает. А шум из-за кустов голубики идет.
Андрон опустился на четвереньки, подполз к кустикам да руками их осторожно раздвинул. Волосы у него на голове зашевелились, дыбом встали: болотная кочка недалече, широкая да высокая, а на кочке той две лягушки росту невиданного, почитай, до колен ему каждая будет. Лягушки те мордасы друг другу лапищами начищают, за стрелу борются. У той, что помельче, корона золотая на голове сидит, махонькая такая, держится, будто гвоздиком приколочена. Кочка под лягушками проседает, вода гнилая через край ее плещется, – того и гляди, кочка опрокинется, и полетят лягушки те в воду. Ан нет, держится кочка! Да и чего лягушкам-то сделается, коли даже в болото загремят – родной дом, как-никак.
– Моя стрела! – тянет-потянет на себя стрелу та, что покрупнее чуток будет.
– Фигву твебе! – дергает другая, что в короне. – Кво мне прилетела, значвит, моя!
– Отдай, скволочь пупырчватая!
– Сама скволочь! Кворовка подлая.
Хрясь!
Бац!
Шлеп!
– Лапвы убвери!
– Сама убвери! У, образина страшная.
– Жабва лупвоглазая!
– Кворова жирная! Отдай стрелу, моя она!..
Вертятся на кочке, пыхтят от натуги, друг дружку охаживают, бранью поливают, а лягушек вокруг них – видимо-невидимо. Сидят кружком, рты поразинули.
Андрон из-за куста наблюдает, понять не может, чего лягушки не поделили. Страх его на убыль пошел, и завладело им любопытство: стрела какая-то залетная, на кой она лягушкам чудным-невиданным сдалась?
И вдруг изловчилась та, что покрупнее, да ка-ак ткнет ластом в глаз коронованной зеленой особе. Зажмурилась лягушка от подлого удара, за глаз ушибленный схватилась, а сопернице ее только того и надобно было. Крутанула она лихо стрелу, вырвала из лапки меньшой лягушки, на спину упала да задними лапами пихнулась. Слетела лягушка с короной на голове с кочки, в жижу болотную плюхнулась, выставила глаза поверх нее и пузыри от обиды пускает. А крупная скачет на кочке, приплясывает да стрелой помахивает.
– Ну, квак, – говорит, – чья взяла?
– Нечвестно этво, – подала голос из трясины коронованная – и как только корона на ей держится!
– Дурва ты, дурва, – приплясывает вторая. – Нечвестно! Нашла, где ентву чвестность исквать – в болотве! Хва!
Закручинилась лягушка в короне, крупную слезу пустила, языком ее смахнула да и погребла прочь. Жалко ее Андрону почему-то стало, но встревать в лягушачьи разборки ему как-то не с руки. Да и голос у той, что на кочке отплясывает слишком уж смахивает на тот, из ночного кошмара. Ошибиться тяжело. И пусть короны у нее нет, так власти хоть отбавляй – еще и вправду в «болотве» своем утопит, коли чего ей не так выйдет. Как спасла, так и утопит – ей-ей!
Напрягся Андрон от мыслей своих, веточку тонкую сильно перегнул, да и хрустнула та у него в пальцах.
Затих Андрон, пошевелиться боится, а лягушки все разом в его сторону головы обернули. Крупная плясать на кочке перестала, тоже на куст уставилась. Смотрела, смотрела, потом стрелу в пасть поперек вставила и в два прыжка к кусту выпрыгнула. Андрон от неожиданности на спину повалился.
– Ква-а, – разулыбалась лягушенция, завидев Андрона. Стрелу на траву выплюнула, глазищами поводит, лапками косолапыми траву мнет. – Очвухался, гвость залетный?
– Я не гвоздь, государыня, – лопочет Андрон, отъезжая на заду от лягушки. – Андрон я.
– Знаю, квак звать-квеличать твебя. Спасибвочки твебе.
– Да за что ж энто, государыня? – нашел в себе Андрон храбрости удивиться.
– За стрелу энтву.
Молчит Андрон, мысли в голове ворочает: не подвох ли какой со стрелой-то?
– Дык я ж, государыня, про ту стрелу и слыхом не слыхивал, и ведать не ведаю, – на всякий случай сказал он, отползая еще чуток.
– И то знаю, но твы твак вовремя подвернулся, на Антипа, цваря твоего пальчиквом уквазал.