Триумф и прах

Малахова Елена Валентиновна

– Прекрати, безбожница! – кричала Летиция. – Лгунья!

На секунду Каприс отразила жеманную циничную улыбку, и её крепкие руки по непонятным причинам затряслись.

– Или поведай, как своровала снимок Джеймса и лобзала его под одеялом!

– Каприс, хватит! – вмешалась я. – Сестрам подобает жить в мире и согласии.

Каприс метнула укоризненный взгляд: он красноречиво обвинял меня в подлой измене. Сотрясаясь всем телом, она направилась к дому Медичи и лишь изредка оборачивалась, чтобы снова бросить свой гневный взор. Летиция выглядела потерянной и старалась не встречаться со мной глазами, когда тихо сказала:

– Извини, Белла… я лучше пойду.

3.

Я

крайне озадачилась перепалкой сестёр. Они были несколько старше меня, и тот возраст требовал глубоких знаний правил этикета, а также умения применять их при посторонних людях. Но вместо этого они вели себя вопиюще, словно невоспитанные дети, не сумевшие поделить любимую игрушку, которой по сути являлся Джеймс Кемелли – человек, чьё общество Агостина Медичи и тетушка Адалия совершенно отказывались воспринимать. Я посчитала разумным забыть ту неловкую историю, и впрочем, мне бы то удалось, если бы не вечер того же дня.

Погода воцарилась приветливая, и, несмотря на умеренный жар прогретого воздуха плантаций, внутри дома Гвидиче витала легкая прохлада. Обстановку в нём нельзя было назвать богатой, поскольку тётушка не заостряла особого внимания на качестве мебели, скорее отдавая предпочтение искусству выгодной расстановки предметов и умению вписать в интерьер декоративную вещицу. Отягощенная ярым желанием тратить итальянские лиры, тётушка Адалия потеряла тягу к расточительству после кончины супруга, понимая, что плантация требует немалых затрат и полного контроля. Однако, при всей своей приобретенной бережливости она не могла устоять перед шикарными обедами, которые давала намного чаще, чем соседи, и совершенно не скупилась на изыски в блюдах. Потому на столе всегда присутствовали несколько сортов элитных вин, поркетта и свежая чамбелла. Ясно сознавая, что подобная роскошь сильно бьет по карману, она старалась сэкономить на одежде и объясняла свой сдержанный вкус нежеланием выряжаться при плачевном статусе вдовы. Ее скудный гардероб прятал в себе длинные юбки и платья, преимущественно лёгких недорогих материй, и подобные стилю рубашки, и очень редко, на праздник она снисходила до кринолина.

Не изменяя твердым манерам, в тот вечер тётя также спустилась в скромном длинном платье грязно коричневого цвета. Семья Гвидиче толпилась подле накрытого стола, ожидая последнего гостя, о котором я не ведала. На сей раз Медичи не пришли, и оставалось только догадываться, что могло послужить причиной.

– Снова он опаздывает, – ворчал дядя Джузеппе, успев изрядно проголодаться, – на месте его отца я бы внушительно потолковал с ним о манерах.

Дядя Джузеппе нахмурился. Созерцая высокий лоб с ярко выраженными лобными буграми и несуразно вздернутый нос дяди, навряд ли человек со стороны счёл бы его представителем древнего итальянского рода, скорее причисляя его к северным скандинавам или англичанам. Хоть ростом он был невысок, но в широких плечах его таилась небывалая мужественность. Чернявые прямые волосы, укороченные по старинке, и тёмную густую бороду разбавляла запоздалая седина. В его светлых суетливых глазах я приметила иссякнувшее в конец терпение, и дядя принялся мерить шагами комнату вдоль расставленных стульев, пока Тереза, сверкая белыми зубами, порхала из столовой с горячими блюдами, лишний раз улучая момент, чтоб приобнять меня или поцеловать в макушку. Тётя Адалия тоже нервничала, но виду старалась не подавать. Антонио и Доротея сдержанно поджидали за столом, то и дело глядя на часы.

Мы обождали ещё пятнадцать минут.

– До чего же невоспитанный, – сердито отозвалась тётя Адалия, – точно вырос в диких джунглях! В конце концов всему есть предел! Время ужина было оговорено, может он и вовсе не придёт… Давайте уже приступим к трапезе. Да благословит Господь пищу нашу насущную!

Она прочла короткую молитву, которую в обязательном порядке читала перед вкушением пищи. Во время прочтения вся семья склонила головы, соединив ладони вместе, и с прилежанием слушала горячность искренних речей тети. Когда настало время перекреститься, завершая священный ритуал, в дверь позвонили, и Тереза ринулась открывать.

Молодой гость, стоящий на пороге, выглядел не старше тридцати лет и бросался в глаза одеянием неместного стиля и пошива: тёмный сюртук, светлые брюки и шёлковый жилет облагораживали подтянутый силуэт. Войдя, он небрежно снял шляпу с короткими полями и, передав её Терезе, любезно поздоровался. Гвидиче разом встали; дядя Джузеппе и Антонио подали ему руку, а тётушка Адалия изящно поцеловала гостя в обе щеки.

– Caro³, как я рада! Вознесём хвалу небесам за такого замечательного гостя!

С интересом глядела я на обряд радушного приветствия, и сперва он показался необычайно милым. Враждебность тёти по отношению гостя улетучилась. Она держалась обходительно, не давая повода заподозрить, какое презрение терзает её душу при одном упоминании о нём.

Гость снисходительно улыбнулся. Тётушка пригласила его занять свободное место справа от нее, и мы приступили к ужину в напряжённой атмосфере. Горячие блюда сменились холодными закусками, и тогда завязалась, на первый взгляд, любезная беседа.

– Благодарю, – без экспансивности сказал гость, – ужин был отменным.

Он улыбнулся, и трудно подобрать слова, могущие донести читателю меткие представления, что представляла из себя та улыбка. Казалось, она состояла из превосходства и назидания, но в то же время улыбка считалась бы милой, не присутствуй в серо – голубых глазах унижающий достоинство зловещий блеск, и что самое неприятное, при взгляде на неё чувствуешь себя абсолютным глупцом. Однако, тетушка не смутилась его улыбкой, всем своим видом показывая, что скудный комплимент гостя пришелся ей по душе. Она расцвела, обнажая в бледных глазах искру девичьего задора.

– Caro, ты же знаешь, я не люблю хвалу! – тётушка Адалия провела рукой по серым волосам. – Святая обязанность женщины уметь порадовать мужчину вкусным яством.

Я поняла, что её ответ был отнюдь небескорыстным, и непонятно откуда возникшая скромность указывала на то, что тетя не восполнила утробы тщеславия и нарывалась на очередную похвалу. Но гость оказался скуп на доброе слово.

– Так женщины созданы, чтоб удовлетворять желания мужчин? – высокомерно произнёс он. – Звучит примитивно.

Тётя Адалия заметно смутилась.

– Разумеется нет!

– Но вы утверждаете обратное. И на том настаивает библия, ведая о сотворении сперва Адама и только потом Евы.

Вмешался дядя Джузеппе.

– Сынок, подобные разговоры портят ужин…

– Я его не начинал, – спокойно продолжал гость, не убирая усмешку с лица, – я всего навсего сказал, что ужин был отменным без намёка на вытекающие.

Все как-то приметно оживились, в особенности Антонио поменялся в лице. Благородный нос через широкие ноздри шумно выдыхал воздух. Черные глаза блестели, создавая своим щедрым блеском конкуренцию густой копне вьющихся до плеч волос. Доротея медленно пережёвывала мясо, смотря то на гостя, то на тётю, и выглядела шаблоном необычайной женственности – ей хотелось подражать. Хотя она имела довольно приличные округленные формы, правильно подчеркнутые шелковым смарагдовым платьем – то нисколько не портило её очарования. Красивое загорелое лицо Доротеи легко бы вписалось в эпоху Возрождения: над светло-изумрудными распахнутыми глазами парили изящные тёмные брови, и взгляд у неё был всегда томный, очень притягательный. Закрученные каштановые пряди ниспадали на открытые плечи, истончающие пленительное обаяние. Но Доротея располагала к себе не только красотой, в её характере давно утвердились покладистость и манеры, достойные светского общества, что на мой взгляд и завоевало сердце Антонио, хотя сам итальянец по натуре своей прослыл неуступчивым и крайне вспыльчивым человеком.