Триумф и прах
Шрифт:
Его разозлила прямолинейность дерзкого гостя. Обращаясь к нему, Антонио взял голосом высокую тональность.
– В Италии права женщин близко приравнены к правам мужчин. А ваши слова – дискриминация!
Каждое выдвинутое слово он гневно цедил сквозь стиснутые зубы и всё сильнее сжимал в руке вилку. Было удивительно наблюдать, как в присутствии матери Антонио впервые встрял в разговор. Такое поведение расценивалось, как непристойное, но он уже не думал о том.
Усмехнувшись, гость воззрел на Антонио с отвращенным презрением.
– Полагаю, именно в условиях полного равенства ваша жена целый вечер молчит… – сухо ответил он. – А что касается ранее затронутой
Тётушка Адалия стала темнее тучи. Назревающие распри портили святость ужина, но горячность итальянского народа была ни с чем несравнима! Причём удивляла не только чрезмерная эмоциональность, но и построение самой беседы. С ранних детских лет меня воспитывал дядя Джузеппе на юге Исландии, что способствовало формированию иного взгляда на ведение диалога. Однако, нельзя не восхищаться столь рьяной демонстрацией чувств! В тот момент они виделись воинами на последней битве, где повышенные тона и крик использовались как верный способ устрашить соперника и заставить его обратиться в бегство.
– Да что ты знаешь о смысле человеческой жизни? – Антонио подскочил, бросая вилку на стол.
Я и Доротея встрепенулись от неожиданности, но гость оставался покойным.
– Нельзя знать наверняка, – мирно рассуждал он. – Можно располагать мнением и свято верить в его подлинность. Но нет точного мерила, дабы превратить мысли в неизменное заключение.
Широкая улыбка гостя стала более приторной. Смотреть на неё было невыносимо! Дядя Джузеппе нахмурил лоб. Характер у него был мягкий и терпеливый, но подобные выходки стерпеть было невозможно.
– Хватит с меня неуважения, юноша! – грозно проговорил дядя, вставая из-за стола. – Наша семья гостеприимна, но таким гостям мы больше не рады.
Гость посерьезнел.
– Вы правы. Подобные вечера – пустая трата времени. Чао!
Он встал, отвесив небрежный и незначительный поклон головой, взял шляпу и поспешно удалился. Когда дверь хлопнула, тётушка до смерти побелела.
– Мама, вам плохо? – вскричал Антонио.
Он живо подскочил к матери; следом бросилась Доротея, участливо взяв её за руку, затем дядя Джузеппе. Тётя тяжело и поверхностно дышала.
– Белла, скорее принеси воды! – скомандовал Антонио.
Я быстро исполнила просьбу, и следом за мной выскочила перепуганная Тереза. Крупные глаза её были на выкате.
– Ада, что с тобой?!
Тетя Адалия не могла говорить. Пересохшие губы немного дрожали. Обескураженная ужином она бегала опечаленными глазами по столу. Антонио припал губами к чахлой руке матери, и в его черных неистовых глазах были примечательны страх и подлинное волнение. Доротея поднесла стакан воды к устам тети, но она только открывала рот, как рыба, не сделав ни глотка.
– Расступитесь! – приказал дядя Джузеппе.
Он подхватил тетю Адалию на руки и унес наверх. Антонио пустился следом, переступая по три ступени лестницы. Доротея захватила с кухни холодной воды и тоже поднялась. Пока Тереза справилась за врачом, я металась из угла в угол в гостиной. Вся эта суматоха случилась так внезапно, что времени размышлять над случаем не было. Я была охвачена паническим переживанием за тетю. Она обладала крепким здоровьем, болела редко, да и то простудой в лёгкой форме, но учитывая преклонность её лет, всякое могло случиться.
Прошло несколько часов прежде, чем после ухода врача я поднялась к тетушке в спальню. Накрытая тонкой простыней она отдыхала на большой кровати, возложив неподвижные руки по швам. Печальные серые глаза были открыты
– Тётушка, я вас не потревожу?
– Входи, – чуть слышно ответила она, – мне уже лучше.
Разговор с тётей всегда давался мне нелегко. Я тщательно подбирала необходимые слова, боясь сказать лишнего и заслужить её немилость. А в тот вечер к тому же не хотелось навредить её состоянию.
– Вы нас так напугали… – осторожно сказала я.
– В моем возрасте возможно и не такое, caro! Агостина предупреждала, что позвать его сюда будет нелепой ошибкой. Видит пресвятая Мадонна, я так старалась угодить ему!
По щекам тёти Адалии заструились слезы, и она тотчас осушила их простыней, но они текли снова и снова. Поднимаясь к ней, я не собиралась затрагивать имя неизвестного гостя, чтобы не вызвать волнение, но тётя заговорила о нем первой, и потому я нашла в себе смелость осведомиться, кем был тот человек, что приходил на ужин. Отвечая, тётя отреченно уставилась в сторону.
– Если кто – нибудь хоть раз в жизни видел в лицо зло, то непременно скажет, что этим злом был Джеймс Кемелли!
Описав события того сентябрьского дня, пожалуй, следовало бы поставить точку в тайне дьявольского прозвища. Вполне ясно, откуда берут корни ненавистные кривотолки. Хотя, увидев Джеймса Кемелли таким, каким он сидел за столом, во мне поселилось разочарование. Ведь я искренне поддалась фантазии, воображая на его месте редкостного красавца, покорителя сердец посредством обаятельных жестов и мимики. Но Джеймс Кемелли был отнюдь не таким. Я не созерцала в нём невероятного обаяния, красивых глаз или необычайной выправки. У него был длинный острый нос, прямой, как линейка. Русые пушистые волосы слегка кучерявились возле лба и темени, а на висках они были несколько короче и прямее. Глаза неузкие, некрупные, ясные и внушительные. Выбритый подбородок не смотрелся выбритым: темные вкрапления выглядывали из-под светлой матовой кожи. Фигура высокая, жилистая в меру, в меру упитанная. С виду он производил впечатление заурядного адвоката или поверенного в дела зажиточного сэра. Тогда я начала сомневаться, что Джеймс Кемелли вообще кому либо может понравиться. Но дальнейшее развитие событий в доме Гвидиче опровергло мои домыслы.
Но, прежде чем изложить ту странную роковую историю, предлагаю вернуться в день неудачного ужина. Я любила размышлять, когда никто не мешал, когда чудесная тишина – главный союзник, а голову не засоряет бремя посторонних мыслей. С той целью я вышла на улицу во двор. Кровавый закат терялся в тропах обихоженной плантации, бросая последние лучи солнечной благодати как прощальные объятия, а размазанные по небу облака светились тёмным золотом. Подвязанные кусты винограда, все как один – бравые солдаты одной шеренги, еле слышно перешептывались листьями. На холмах изумрудной скатертью стелилась ровная, душистая трава, а кустарники и низкорослые деревья, завершая южный этюд, украшали пушистыми шапками покатые поверхности полян. Природное великолепие Италии несравнимо ни с чем! Божественное благословение пролилось на землю роскошью холмов, историческими руинами, непревзойденными фонтанами, виллами и бесподобными соборами. Их живая завораживающая красота впитывается душой зрителя и оставляет в ней восторженную благодарность неземной силе за создание столь неподражаемого благолепия. Не зря именно здесь зародились величайшие гении всех времен, а также многие направления искусства и литературы. Эта невероятная тонкая чувственность природы вдохновляла!