Триумф Венеры. Знак семи звезд
Шрифт:
— Что у тебя в руке? — спросил Иван Дмитриевич.
Ванечка еще крепче стиснул пальцы. Он весь сжался, притих и затравленно смотрел на отца. Судьба Фомки и найденных грибов опять обрисовалась перед ним во всем своем ужасе.
— Что, я спрашиваю!
— Я не крал, папенька! Я нашел.
— Покажи.
— А вы не отберете?
— Нет, не отберу. Показывай.
— Перекреститесь, папенька, — сказал сын скорбным от нахлынувших воспоминаний голосом.
— Даю слово дворянина, — торжественно пообещал Иван Дмитриевич, но креститься не стал.
Эта клятва несколько опережала события, поскольку дворянское звание он должен был получить лишь следующим чином, до которого еще служить и служить.
Потрясенный такой присягой, Ванечка развел пальцы. На ладошке, сохранившей сокровище, лежал небольшой, размером и толщиной с полтинник, блестящий круглый жетон из какого-то желтоватого металла.
Иван Дмитриевич взял его, попробовал на зуб. Металл не поддался, хотя зубы у него были хорошие.
— Золото? — с надеждой спросил Ванечка.
Промолчав, чтобы не разочаровать сына, Иван Дмитриевич начал изучать свой трофей. С одной стороны жетон был совершенно гладкий, с другой имел недурной выделки чеканку: семь звездочек, образующих ковш Большой Медведицы. Вдоль обода, как на монете или медали, шла круговая надпись: ЗНАК СЕМИ ЗВЕЗД ОТКРОЕТ ВРАТА.
— Ну и где ж ты его нашел?
— Где вы с дядей Яшей разговаривали.
— А говоришь, нашел.
— Честное слово, панепька! Я нашел!
— Нет, брат! Если найдешь то, что другой потерял, и знаешь кто, это все равно что украл.
— Отдайте, — железным голоском сказал Ванечка. — Вы обещали.
— Так и быть, — сжалился Иван Дмитриевич, возвращая сыну его находку. — Поиграй пока, а как наиграешься, снеси хозяину. Идет?
— Ага, — кивнул Ванечка.
В его распоряжении была целая вечность. Он и представить себе не мог, что такая чудесная вещь когда-нибудь ему прискучит.
— Отнесешь дяде Яше, — ханжеским тоном добавил Иван Дмитриевич, — и он, глядишь, за находку нас с тобой полтинничком пожалует.
А сам с удовольствием подумал, что, пожалуй, цацка обойдется Куколеву подороже, чем в полтину. Ясно было, что вещица непростая, что судьба сдала на руки козырь в партии с Яковом Семеновичем и тот остережется интриговать против соседа, владеющего этой тайной. Еще и от себя прибавит. ЗНАК СЕМИ ЗВЕЗД ОТКРОЕТ ВРАТА. Какие врата? Почему? Странная штучка.
Иван Дмитриевич заговорщицки подмигнул сыну;
— Смотри сам-то не потеряй!
Когда рассказ дошел до этого места, Сафонов отчего-то начал нервничать, что не укрылось от внимания Ивана Дмитриевича.
— Я чувствую, — сказал он, — вы хотите меня о чем-то спросить.
Зная вспыльчивость своего собеседника, Сафонов на всякий случай решил подстраховаться:
— Сердиться не станете?
— Нет-нет, спрашивайте.
— Помнится, вы говорили, что щегла Фомку задрала кошка…
— Увы, не повезло бедняге.
— Простите, но…
— А что вас смущает?
— Вы, значит, выпустили его в лесу, а он оттуда нашел дорогу обратно к вам на квартиру?
— Помилуйте, это ведь щегол, а не кошка!
— Тогда извольте устранить противоречие. Я-то не сомневаюсь в вашей правдивости, но читатели могут оказаться не столь доверчивы.
— Я разве не говорил, — с улыбкой отвечал Иван Дмитриевич, — что у нас в доме всегда жили разные птицы? Да, и все были Фомки, так уж повелось. Как бы семейная традиция. Попугай, кенар, скворец, два щегла — и все Фомки. Одного щегла мы с Ванечкой отпустили на свободу, а другого действительно задрала кошка.
— И второе, — жестко сказал Сафонов. — По ходу рассказа о расследовании убийства князя фон Аренсберга вы упоминали своего малолетнего сына Ванечку. Но ведь князя убили в 1871 году, а эта история произошла лет на десять-двенадцать раньше. Где-то вскоре после Крымской войны, как я понимаю. Вы даже еще не были дворянином. В таком случае, к моменту убийства князя фон Аренсберга вашему Ванечке должно было исполниться восемнадцать или, по меньшей мере, шестнадцать лет. А он, вы рассказывали, мечтал тогда об игрушечном паровозике. Странное желание для юноши в этом возрасте. Или, может быть, у вас несколько сыновей? И все они, как щеглы, звались одинаково?
— У меня один сын.
— Чтобы опять же не возникло сомнений в вашей правдивости, предлагаю: в той истории Ванечку назовем Иваном и вычеркнем про паровозик.
— Вообще-то не хотелось бы.
— А я как автор не хочу выглядеть в глазах моих читателей легковерным и легковесным болтуном. У меня есть пусть негромкое, но весомое литературное имя. Если вам ваше имя не дорого, то мне мое — отнюдь! Да и просто по-человечески я не хочу в книге представить вашего сына великовозрастным идиотом, который в восемнадцать лет забавляется детскими игрушками. Дался вам этот паровозик!
— Нет, все-таки не станем вычеркивать, — подумав, решил Иван Дмитриевич.
— Но почему?
— Так. Не хочется, да и все.
— Вы можете объяснить мне здраво? Почему?
— Я думаю, читатели поймут, что для отца единственный сын всегда останется ребенком.
Фыркнув, Сафонов собрался было не то возразить, не то еще о чем-то спросить, но, видимо, счел бесполезным. Он лишь покрутил головой и обреченно сказал:
— Как будет угодно. Продолжайте.