Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932
Шрифт:
В последней книжке издающегося в Берлине русскими эмигрантами «Архива революции» [476] напечатана обширная статья бывшего полковника русского генерального штаба Д.Г. Фокке, посвященная Брест-Литовским переговорам [477] . В этой работе, крайне враждебной по отношению к большевикам, полковник Фокке, принимавший участие в Брестских переговорах, а затем бежавший за границу, говорил между прочим: «Присутствуя решительно на всех заседаниях только что закончившихся переговоров о перемирии и точно зная, что вне этих заседаний Иоффе не вел никаких тайных бесед ни с ген. Гофманом, ни с кем-либо другим из немцев, мы отдавали себе лучший отчет о характере «связи» Смольного с Берлином, о котором в понятном патриотическом рвении кричало в России все, что после переворота оказалось правее большевиков. Нам было ясно, что никакой «связи» в смысле прямого сговора наперед, у Германии с большевиками не было» (Фокке Д. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии // Архив русской революции. Т. ХХ. С. 96).
476
«Архив русской революции» — документальное периодическое издание, выходившее в Берлине в 1922–1937 гг. Ответственный редактор И.В. Гессен.
477
Воспоминания бывшего подполковника Генерального штаба России Д.Г. Фокке «На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии (Мемуары участника Брест-Литовских мирных переговоров)» опубликованы в «Архиве русской революции». ХХ. Берлин: Изд-во И.В. Гессена, 1930. Т. С. 5—207.
Второй пункт второго вопроса касается того, насколько «объективная неправда» книги Керенского задевает Троцкого, «не называя его по имени»? С формальной стороны вопрос этот отпадает, ибо Троцкий, как уже указано, назван по имени в книге Керенского именно в связи с «объективной неправдой» на стран. 308–309, не говоря уже о том, что Троцкий был в свое время арестован Керенским по обвинению, основанному на «объективной неправде».
Совершенно очевидно, с другой стороны, что, будучи ближайшим сотрудником Ленина в период подготовки Октябрьской революции, я не мог не знать, на какие средства и в чьих интересах ведется эта подготовка. Суд не может не признать, что если немецкие офицеры генерального штаба, Шидицкий и Люберс, сообщали русскому прапорщику Ермоленко [478] о том, что Ленин является агентом Людендорфа, то для Троцкого этот факт не мог оставаться тайной. Во всяком случае, таково было убеждение правительства Керенского, предъявившего мне то же обвинение, что и Ленину [479] .
478
Прапорщик 16-го Сибирского стрелкового полка Ермоленко Дмитрий Степанович (1874—?) в 1904–1913 г. служил в российской контрразведке. С начала Первой мировой войны был в действующей армии. Попал в плен и содержался в лагере Фленсбург в Германии. В апреле 1917 г. он перешел линию фронта, явился в расположение русского командования и дал показания, что был завербован немцами с целью вести агитацию в пользу мира с Германией. Он сообщил, что аналогичную агитацию поручено вести Ленину и другим большевикам, что эта деятельность финансируется германским Генштабом, назвал каналы получения денег и заявил, что ему поручено по прибытии в Россию установить связь с Лениным. В печати появились разоблачительные статьи и документы о финансировании большевиков германским правительством. Было отдано распоряжение об аресте большевистских лидеров.
479
Тождество обвинения шло так далеко, что мне вменялся проезд через Германию в так называемом «пломбированном» вагоне вместе с Лениным. На самом деле я этого путешествия не совершил — не по политическим, а по географическим причинам: я выехал из Нью-Йорка на норвежском пароходе, был перехвачен в пути англичанами и провел несколько недель в концентрационном лагере в Канаде. Однако эта частная «объективная неправда» не имеет политического значения и может лишь служить для характеристики той солидности, с какой было поставлено обвинение. (Примеч. Троцкого.)
Таковы первые сведения, которые я могу сообщить по поводу вопросов суда. Эти сведения могут быть подтверждены неограниченным числом аутентичных цитат и свидетельских показаний. Я в любой момент готов развернуть и уточнить свою аргументацию. Я в любой момент готов прибыть в Лейпциг, чтобы представить все необходимые объяснения суду лично. Вместе с тем мне представляется совершенно незыблемым, что договор должен был быть признан недействительным даже в том случае, если бы историческая наука оказалась сегодня не в силах дать ответ на вопрос об «объективной неправде» в мемуарах Керенского или разошлась в своих мнениях на этот счет.
Допустим на минуту, что автор А. в своей книге сообщил об авторе Б. порочащие сведения в связи с такими обстоятельствами, которые не имеют общественного интереса и вообще не входят в круг исторической науки. Допустим, что издатель Х. при заключении договора с автором Б. сознательно скрыл бы от последнего как изданную им книгу автора А., так и свои рекламы, в которых он уже от собственного имени повторял порочащие сведения. Допустим, далее, что издатель Х. расписывался при переговорах в особом уважении к автору Б. и к его «миросозерцанию». Мог ли бы суд колебаться хоть на минуту в расторжении заключенного при таких условиях договора? Думаю, что нет. Ибо при этом отходит на второй план самый вопрос о том, отвечали ли порочащие сведения А. относительно Б. действительности или нет и верил ли в эти сведения издатель или нет. Ответ на этот вопрос может, разумеется, иметь решающее значение для общей оценки личности Б., но никак не для оценки поведения издателя З., ибо остается фактом, что издатель не только утаил от автора Б. такие обстоятельства, которые должны были для последнего иметь решающее значение, но и сделал автору прямо противоположные заявления (в данном конкретном случае: посвящение на книге о Либкнехте, устные и письменные заявления об особой симпатии к личности автора и его «миросозерцанию»).
Суд постановил, однако, расширить рамки процесса. Я, со своей стороны, могу только приветствовать это, уже потому хотя бы, что это укрепляет мою позицию в процессе. Но вместе с тем я смею думать, что при нынешней постановке вопроса, не ограничивающейся формальными моментами, но входящей в обсуждение политической основы конфликта, суд должен иметь возможность выслушать меня лично, и германское правительство не может мне отказать в праве предстать перед германским судом для предъявления объяснений, неразрывно связанных со всей моей политической деятельностью.
6 февраля 1931 г.
Письмо Г. Франкфуртеру
Многоуважаемый господин доктор Франкфуртер!
В дополнение к моему письму от 6/II [480] считаю необходимым привести нижеследующие сообщения и данные.
Трудность задачи исторической экспертизы на суде состоит в данном случае в том, что приходится доказывать отрицательное обстоятельство, т. е. что такой-то факт не имел и не мог иметь места. Современный естествоиспытатель попал бы в очень затруднительное положение, если бы ему пришлось доказывать, что ведьм на свете не существует. В плоскости политической тайная связь большевиков с правительством Гогенцоллерна и штабом Людендорфа является — по крайней мере, для того, кто владеет всеми элементами вопроса, — не менее грубой фантастикой, чем участие нечистых духов в физических процессах. Суеверия опровергаются надежно лишь положительным изучением природы. Клевета относительно большевиков может быть полностью опровергнута лишь изучением истории большевизма и русской революции.
480
Имеется в виду предыдущий документ.
Я надеюсь в течение ближайших двух недель прислать в ваше распоряжение главу своей новой книги «История русской революции», — главу, которая анализирует условия возникновения клеветы и характеризует главных ее участников. Рассказать, как было дело, — значит в известной степени показать, как оно не могло быть.
Что касается изданных Шуманом мемуаров Керенского, то я позволяю себе сослаться на свою автобиографию, XXVI глава которой специально посвящена критике того варианта клеветы, который заключен в «Мемуарах» только что названного автора. В мой критический разбор, однако, вкралась фактическая ошибка, которую считаю необходимым здесь же исправить. Как показывают документы, воспроизведенные в советских изданиях, агент русской и немецкой контрразведки прапорщик Ермоленко, вопреки моему ошибочному утверждению, назвал в своих показаниях имена двух офицеров немецкой контрразведки, с которыми он вел переговоры и которые ему раскрыли будто бы роль Ленина: это капитаны генерального штаба Шидицкий и Люберс. В предшествующем письме я указывал на этих лиц как на желательных и притом очень ценных свидетелей.
Главная цель настоящего письма — сослаться на суждения трех иностранцев, из которых один был осторожным противником большевиков, а два других — непримиримыми врагами. Я имею в виду американского профессора Эдуарда Росса [481] , чешского профессора, впоследствии президента Чехословацкой республики Масарика и французского посла Палеолога [482] .
Американский профессор Эдуард Росс, посетивший Россию в 1917 г., выпустил книгу о русской революции в 1918 г. Росс счел необходимым выдвинуть в этой книге ряд соображений для проверки «гипотезы» о связи лидеров большевизма с германским штабом. Автор приходит к выводу, что никаких доказательств связи представлено не было; что Ленин и Троцкий — старые революционеры, жизнь которых можно проследить год за годом; что у Ленина есть такие-то и такие-то научные труды; что Троцкий возглавлял Петроградский совет с 1905 года; что Ленин и Троцкий в течение многих лет боролись с царизмом и буржуазией. «Было бы странно, — рассуждает Росс, — если бы люди после многих лет безбоязненной преданности своему делу, люди, недоступные угрозам и подкупам со стороны царских министров, вдруг попали бы под искушение немецкого золота» («Russia in Upheaval», by Edward Ross, Professor of Sociology, University of Wisconsin, New York, 1918, page 335). И наконец, — недоумевает Росс, — если допустить подкуп, как же никто из окружающих людей не заметил и не понял этого? Как же все остальные дали немецким агентам возможность совершить во главе народных масс величайший исторический переворот?
481
Росс Эдуард Олворт (1886–1951) — американский ученый, историк и социолог, автор многочисленных трудов, профессор Висконсинского университета.
482
Палеолог Жорж Морис (1859–1944) — французский дипломат и писатель. В 1914–1917 гг. был послом в России. Автор мемуаров «Царская Россия во время войны» (1921).
Эту постановку вопроса нельзя не признать убедительной.
Профессор Масарик имеет перед многими иностранными противниками большевиков то преимущество, что он знаком с русским языком и литературой вопроса. Мало того: он провел около года в России, в том числе и тот критический период, к которому относится возникновение интересующей нас клеветы. Масарик пишет о себе: «Когда я занялся изучением России, я следил за направлением Ленина с самого его возникновения; по прибытии в Петербург во время войны я наблюдал начало его революционной пропаганды. Почти полгода я провел под большевистским режимом, наблюдал его возникновение и следил за его развитием» (Die Welt-Revolution, T.G. Mazaryk. Erich Reiss Verlag, Berlin, 1925. S. 185). Масарик не забывает при этом подчеркнуть: «Что касается принципов, то я являюсь более радикальным противником большевизма, чем многие господа в Париже и Лондоне» (S. 201). Это не мешает автору отвергнуть вздорные вымыслы относительно большевиков, созданные злой волей, страхом и невежеством. Десятки страниц его книги (особенно начиная со стр. 133 немецкого издания) представляют собою, часто даже независимо от намерений автора, опровержение клевет и легенд. Попытку истолковать брест-литовский мир как доказательство связи большевиков с германским правительством Масарик опровергает следующими словами: «Я знаю, что большевиков обвиняют в одностороннем германофильстве ввиду того, что они заключили с немцами мир. Я не согласен с этим взглядом. Большевикам не оставалось другого выхода» (S. 203).
В период брест-литовских переговоров и позже правительства Антанты пытались, как известно, подкрепить легенду о большевиках при помощи убедительных документов. Американец Сиссон опубликовал брошюру «The Bolshevist Conspiracy», 1918 [483] , — на основании бумаг, перекупленных им у агентов контрразведки. Поддельный характер этих документов был очень скоро разоблачен на основании их собственного текста, безграмотного и противоречивого. Вот что пишет по этому поводу Масарик: «Как некритически и неосведомленно судили о большевиках, показывает опубликование антибольшевистских документов. Я не знаю, что американцы, англичане и французы за них заплатили, — содержание обнаруживает для знатока ясно, что наши друзья приобрели подделки (это было очень наглядно доказано; документы, происходящие якобы из разных стран, были написаны на одной и той же машинке)» (S. 204).
483
Речь идет о книге: Sisson E.G. The German-Bolshevik Conspiracy. Washington, 1918. Книга содержала 79 документов, свидетельствовавших о связях большевиков с германскими спецслужбами. Среди документов были несколько сомнительных, что поставило под сомнение это в целом достоверное издание. Сиссон Эдгар (1875–1948) — журналист. Во время Первой мировой войны был специальным представителем американского президента В. Вильсона в России. Сиссон подробно рассказал об обстоятельствах получения им документов в книге: Sisson E. One Hundred Red Days: A Personal Chronicle of the Bolshevik Revolution. New Haven: Yale University Press, 1931. P. 357–386.