Трое и весна
Шрифт:
Не вовремя учительница подкинула эти палочки! Сегодня у меня с Виталиком интересное дело.
Полина Семёновна не долго думая быстро ответила Саше:
— Что будет? Двойка будет!
Мы с Виталием медленно шли домой и честно думали о палочках. Даже говорили о них. Правда, быстро перешли в разговоре от палочек к лугу.
Вчера произошло событие, взволновавшее всех ребят с улиц, прилегающих к лугу.
Кто учится в первую смену, пасёт коров или коз, приглядывает за гусями и утятами после обеда, а кто во вторую — наоборот. Мы с Виталием учимся с утра, поэтому, придя домой, похлебали фасолевого супа и съели картошину с постным маслом, взяли
Наверно, современный читатель, прочитав этот рассказ, искренне пожалеет нас: бедные ребята, по колено в воде околачивались на пустом лугу, где только жёлтая трава да ивняк. Ни телевизора, ни радио, ни приключенческих книжек.
Может, и скучно было бы нынешнему школьнику на этом не очень привлекательном осеннем лугу. Но мы никогда не скучали, нам было даже весело. Чтоб не замёрзнуть — все же холодновато на том лугу, — жгли костёр; он ярко и бодро полыхал. Когда горит костёр, то как не бросишь в него картошки, а ещё кукурузы! И разве усидишь молча, когда красные языки тянутся в небо, трещат, словно стреляют, сучья, напоминая про войну.
Особенно тесно и шумно возле костра, если кто-то из ребят приносит письмо от отца. Читает его вслух Коля Гуринец, он у нас самый грамотный и самый громкоголосый. Долго обсуждаем это письмо, стараемся представить задымленные поля Польши, широкий Дунай, который все же переплыли наши бойцы, высокие Карпаты их тоже одолели. Мой отец писал, что его танк на такую гору взобрался — даже орла в гнезде испугал. Каждый начинает вспоминать о своём отце, рассказывать о нем, явно преувеличивая. Ваня Петренко уверяет, что его отец на самолёте долетел до Берлина и сбросил бомбу на дом, где сам Гитлер живёт. Дом разнесло в щепки, но сам Гитлер спасся: он вышел в нужник в этот момент, а нужник у них далеко, у самого колодца.
У Саши Гудзика ещё в прошлом году отец пропал без вести, однако и Саша встревает в наш разговор, уверяет, что его отца послали на секретное задание и теперь он где-то в Германии такими делами занят, что рассказать об этом нельзя. Мы согласно киваем головами: на войне всякое бывает…
Только те, кто получил похоронки, молча отходят от ребят и берутся выручать коз — они так намотали верёвки на колы, к которым привязаны, что бедным ни шагу не ступить, не мекнуть.
Стало быть, на лугу мы не бьём баклуши, у нас занята каждая минута. И просто жалко тратить время на сто палочек.
Коля Гуринец всегда выгоняет свою телку на луг первым. Хата Коли совсем рядом. Телка у них какая-то ненормальная: как только услышит Колины шаги, бьёт рогами в дверь сарая. Ну а его мать и старшая сестра с утра до ночи, как все взрослые, в поле: копают картошку, свёклу, спасибо, урожай хороший в этом году. Пока мы с козами и коровами собираемся, Коля уже костёр разложит, картошку в золу закопает.
И вчера так было, только Коля сидел на кучке порыжевшего бурьяна с таинственным видом и что-то прятал под собой. Мы, конечно, пристали к нему: покажи! Неужели отец прислал с фронта настоящую губную гармошку? Давно обещал. А Коля все загадочно щурится. Пришлось столкнуть его.
Мы разочарованно хмыкнули — под Колей лежал обыкновенный лук. Ну, может, потолще, чем наши, тетива сплетена в шесть нитей: и как ему удалось столько ниток у матери стащить? А в остальном лук как лук. Почему же он прятал его под собой?
— Видите? — показал Коля на лук и подбоченился.
Мы отвернулись. Посмеяться над нами вздумал? Ну, подожди, мы тебе припомним.
А Коля между тем срезал сухую камышину, тонко звеневшую на ветру, аккуратно обрезал. Спросил нас:
— Куда добьёт?
— Ну, может, вон до того обгорелого куста, — неуверенно сказал Виталий и показал на чёрный куст, хмуро торчащий среди жёлтой травы.
Мы ещё никогда не видели, чтобы так далеко летела стрела. Да ещё такая — из камышины! Стрелу всегда делают из сухой ивовой веточки с шариком на конце. А эта едва вылетит из лука, как её ветер сломает.
Коля деловито протёр тетивой желобок на камышине. Полез в карман, вытащил… пулю, осмотрел её внимательно, надел на кончик стрелы. Эта молчаливая торжественность подействовала на нас. Когда поднял лук, мы все задрали голову. И я увидел удивительно чистое осеннее бледно-голубое небо с тоненькими, как паутина, прожилками облаков. «Красота какая», — подумал взволнованно. Потому что с весны этого года, с тех пор как перестали донимать немецкие самолёты, задирал голову разве тогда, когда из-за ивняка наползала чёрная туча или появлялись хищные коршуны, а Алёнка, присматривающая за цыплятами, могла увлечься игрой, и нужно было бежать на помощь хохлатке. А так в небо не поглядывал — чего там не видел?
Коля сильно натянул лук. Зазвенела тетива, свистнуло, стрела блеснула на солнце жёлтым боком и вскоре… исчезла.
Мы открыли рты. Если бы стрела вернулась точно в то место, откуда её выпустили, она попала бы в чей-нибудь рот… Спустя минут пять воткнулась рядом в мягкий грунт, постояла, вздрагивая, и застыла в вертикальном положении.
Коля подошёл к ней, выдернул и сломал. А пулю снял и спрятал в глубокий карман. Мы бросились к нему.
— Где ты взял пулю? Как выковырял из неё свинец?
А Коля только развёл руками: мол, где взял, там уже нет. Соображайте, ребята, сами, где достать. А если не достанете, только у меня будет такой лук.
Пожалуй, не сдобровать Коле, если бы не раздался визгливый голос тётки Степаниды:
— Хвулюганы проклятые! Куда скотину пустили?
Мы бросились отгонять коров, коз, которые, пока мы смотрели чудесную стрелу, забрели в огород тётки Степаниды и выдёргивали кормовую свёклу, удовлетворённо хрупая.
Сколько мы в тот день перепробовали наконечников! И гвоздь втыкали в камышину, и в растопленную смолу, которую где-то раздобыл Саша, обмакивали. Летит камышовая стрела лучше, чем ивовая. И до чёрного куста долетает, вяз возле нашего колодца перелетает. А вот не исчезает в небе. Хоть плачь. Такой тугой лук делали, что вдвоём растягивали его, — все зря. Видна стрела, и все. Пулю ж раздобыть никому не посчастливилось, давно откатился фронт, все оружие, все патроны ребята растащили и либо растеряли, либо пустили в дело. Да и дядьки из военкомата много отобрали. Вон у Коли Гуринца забрали винтовку без затвора, гранату и даже мину. И уши Коле надрали. Наверно, пуля это единственное, что ему удалось припрятать. Здорово же он ею воспользовался.
— Не очень и здорово, — сказал Виталий, когда мы после обеда погнали свою рогатую вредную скотину на луг, ощупывая глазами тропку и все вокруг, мечтая наткнуться на пулю. — Если бы он додумался сразу после освобождения, то мог бы по самолётам стрелять. А ещё лучше, если бы в оккупацию: засел в кустах, идёт полицай — хлоп его! А сам — ходу.
— Да, — согласился я. — Это было бы здорово. А что сейчас? В пни стрелять.
— Пни, пни, — быстро глянул на меня Виталий. — Подожди… Ну-ка, побежали к пенькам возле нашего колодца.