Трое и весна
Шрифт:
Только тёплый, горький дым поднялся над трубой и растаял над школой в осеннем холодном небе.
Никогда не забудется
Первое мороженое
Погожим майским днём шёл я не спеша из школы, размахивал сумкой с книжками, пугая в траве стрекочущих кузнечиков, слушал щебетание птиц и мечтал.
Мечтал, что скоро наконец-то зацветёт картошка, завяжется, и тогда выпадет тихий обложной дождь. И спустя неделю после дождя мы с сестрёнкой
А там солнце взберётся на самую макушку неба, порозовеют вишни, выглянут из разлапистых кустов черные глазки смородины. Вскоре и колючие огурчики захрустят на наших нетерпеливых зубах.
Только бы часто шли дожди. Не так, как в прошлом году. В прошлом году, крестясь, говорила бабушка, бог разгневался на людей за грехи и загнал дожди на край света. Всю весну и все лето нещадно пекло солнце, земля трескалась от зноя, все на огороде повяло, рожь и пшеница покачивали на суховее пустым колосом.
Я бабушкиным словам не верил, как-никак третий год ходил в школу и знал, что бога нет, есть только природа. А природа, говорила наша старая учительница Платонида Харлампьевна, бывает немилосердной к людям.
Однажды, уже в начале сентября, когда пошёл запоздалый дождь и травы на лугах недоверчиво-радостно зазеленели, я, возвращаясь с уроков, упал в траву и загляделся в небо. Смотрел и думал: неужели природа такая жестокая? Разве она не видела, что творили фашистские гады в войну, разве ей не жалко измученных людей? Например, меня, нашу семью. Ведь у нас на всю долгую зиму и весну всего два мешка зерна и пять картошки — как мы дотянем до нового, урожая? Неужели она не видит меня сейчас и не прониклась моими горькими мыслями?
Вдруг как бы раздвинул кто-то голубой занавес неба, и выглянуло суровое бородатое лицо, тёмная рука погрозилась пальцем: «Не гневи бога!» Я вскрикнул, вскочил и не сразу понял, что незаметно уснул. Бегом помчался домой. В хате быстро глянул на бабушкины иконы и сразу узнал того бога, что смотрел на меня с неба. Теперь он был неподвижным, безразличным, неземная скука разлилась по его тёмному, как кора, лицу. Я сопротивлялся, не хотел, однако какая-то неодолимая сила толкала меня к иконе. Поставила прямо напротив бородатого бога и вынудила сказать дрожащим голосом:
— Сделайте, дедушка, так, чтобы у нас в погребе стало… двадцать, нет, хотя бы десять мешков картошки.
Ноги сами понесли меня к погребу. Опустившись в его тёмный полумрак, ощупью стал пересчитывать мешки. Как было пять, так пять и осталось. Вернулся в хату, с досадой глянул на бородатого бога. И показалось мне, что он виновато отводит глаза. Даже бабушкин бог слаб против природы. Хотел было со зла снять бога и упрятать в сарай — все равно бабушка надолго, чуть ли не до будущего урожая, уехала к своей дочке в соседнюю область: там не было такой засухи, у тёти есть корова… Я понимал: бабушка не хотела быть нам в тягость. А без неё, её сказок, ласкового взгляда, даже ворчанья так одиноко.
Едва на ногах удержался от сильного толчка в спину. Взмахнул руками, скользнул по молодой сочной траве, оглянулся. Сзади улыбался мой приятель и сосед Андрей Гузий.
— Ты чего плетёшься, будто объелся пирожками с маком? — насмешливо прищурился он.
Я невольно сглотнул слюну: откуда возьмутся пирожки с маком, если в тот год дозрели только отдельные маковки, да и те черви побили? Хотел было дать сдачи Андрею, но, видя, что он загадочно глядит на меня, удержался. Ёкнуло сердце: знает какую-то интересную новость.
Андрей не стал держать её при себе.
— А ты слышал?.. Хм, откуда ты мог слышать, если как аист бродишь по лугам. Уж не лягушек ли ловишь?
Пришлось вместо ответа толкнуть Андрея.
— Сейчас я был возле кооперации, — продолжал Андрей, не обратив внимания на толчок. — Слышал, что завтра привезут мороженое?
— Мороженое? — удивился я. До того непривычным было это зимнее слово в весенний тёплый день. — Откуда оно возьмётся?
Откуда? Тётка Ульяна из райцентра привезёт, сама хвалилась. Ну а мороженое — это, это… — Махнул рукой, признался: Черт его знает, что это такое. Завтра увидим. Только приходи к кооперации пораньше, а то останешься на бобах.
Боясь проспать, я всю ночь ворочался, выглядывал в окно: не рассветает ли? И мимоходом увидел, как порхают в небе звезды, как будто в прятки играют, как закатывается за горизонт луна, становится красной и сердитой, точно устаёт или обижается, что её в игру не принимают. Перед рассветом пошёл дождик — будто просо посыпалось сверху. Я беззвучно захлопал в ладоши: как раз на картошку, на мак, на все овощи! И для поля не лишний такой дождик.
Бежали мы с Андреем наперегонки к кооперации, и под нашими босыми ногами глухо шлёпала прибитая дождём пыль. Такая приятная, шелковистая. Лида едва успевала за нами. В утреннем, слегка затуманенном воздухе сочно мычали коровы, состязались голосистые петухи.
Думали, что будем первыми, оказалось — девятнадцатыми. Хорошо, что сегодня воскресенье, не нужно идти в школу. И все же волновался: а если мороженого мало привезут и нам не достанется? А вдруг чья-то мать расщедрилась и дала сыну или дочке кучу денег? Заберёт он или она все мороженое… Оглядели неспокойную очередь: ну откуда у людей теперь деньги — держат в крепко сжатых руках по рублю.
Очередь покачивалась, как от ветра, переговаривалась. Всех интересовало: что это такое — мороженое?
— Надувают людей, — кривил губу Толя Шмагун, — не будет никакого мороженого, опять тётка Ульяна привезёт конфеты подушечки, что на Первое мая продавали. А мы, дураки, повскакивали на рассвете…
Мы переглянулись. Трепач! Толе все не нравится, ему все не так. Наверно, из-за того, что его отец не пошёл на фронт, когда всех брали, а прятался в погребе. Когда вернулись наши бойцы, его там нашли и отправили в штрафную роту. Там он пропал без вести.
— Ты знаешь что? — сжал кулаки Андрей. — Заткнись или уходи отсюда, иначе получишь, как на той неделе… не забыл?