Трое и весна
Шрифт:
Тая крепко прижалась к подруге. А когда та замолкла, то сама потянулась к её уху.
— У меня паук в груди. Он гадкий, корябается. — Содрогнулась от страха и отвращения.
— Да что ты выдумываешь? — вскинулась Ира, так что пружины жалобно звякнули. — Какой паук? Мало ему мух по углам? Это же нужно тебе всю ночь с открытым ртом спать! Да и какой паук туда полезет? Ведь у тебя, как у меня, да и у всех тут, в санатории, туберкулёз!
— А что такое туберкулёз? — с опаской спросила Тая.
— Да болезнь такая, —
— А что такое микробы?
— Это… — Ира на миг запнулась. — Это самые мелкие гады!
— Ой, да их тогда и не выгнать из лёгких? — ужаснулась Тая.
— Хм, — презрительно надула губы Ира, — испугались мы их! Вот попьём лекарств, поколят нам уколы, надышимся сосновым воздухом — и все микробы пропадут.
— И у меня пропадут? — недоверчиво прошептала Тая, с облегчением чувствуя, что в груди прекратилось царапанье.
— А что, у тебя они лучше? — засмеялась Ира. И без перехода: — А знаешь, что вчера мы мальчишкам подсуропили? Перцу в борщ насыпали! Из всех перечниц им повытряхивали. Чихали они, как верблюды. А Ромка… как брызнет борщом в Андрея…
Они зажимали рот ладонями, но смех все равно прорывался.
— Кто это тут среди ночи устроил вечер смеха? — открыв дверь, строго спросила воспитательница.
Тая и Ира скорей прикрылись одеялом, затихли. Когда воспитательница притворила дверь, они осторожно высунули носы, решили немного переждать, пока та поднимется на второй этаж, чтобы потом ещё поговорить. Но не успели, к кровати неслышно подкрался сон и мягко, но властно смежил подружкам веки…
3
Холодные брызги так неожиданно окропили Таино лицо, что она вскрикнула.
— Ты, наверно, мыслями в Африке, тигров и львов ловишь, — смеясь сказала Нина. — И репьи кидала, и щекотала шею травинкой — ну хоть бы раз шевельнулась! Девчонки, а что мне мама в воскресенье привезёт!..
— Что? Что? — вскинулись Ира и Тая.
А вот и не скажу! — щёлкнула языком Нина. — Привезёт, тогда и увидите. Вот!
— Скажи, ну скажи! — пристала к ней Ира.
Когда же Нина упрямо закрутила головой, Ира проворно сорвала большую крапиву.
— Не скажешь?
Нина с визгом бросилась наутёк. С визгом погналась за ней Ира.
А Тая обхватила ноги руками, положила голову на колени. Её снова обступили воспоминания.
4
Дни в санатории покатились быстро, особенно когда широко раскрыла двери школа.
Но в субботу, как бы этот день ни был загружен и суетен, у Таи одним ожиданием билось сердце — вот-вот приедет папа. Она не могла спокойно сидеть на уроках, то и дело поглядывая в окно, хотя оно выходило в противоположную от остановки сторону. Смотрела на группу сосенок, которые будто сбежались на минутку посекретничать, да так и остались на одном месте.
У Таи ноги дрожат, подгибаются от волнения, когда она вместе с другими детьми после уроков мчится к платформе. Напрасно воспитатели просят их не бежать так быстро.
Родители, приехавшие в санаторий, садились на лавочках во дворе, вынимали гостинцы. А Тая с отцом сразу же со станции сворачивали к лесу.
Они мало говорили, а больше смотрели друг на друга и прислушивались, приглядывались к прозрачно-звонкому, торжественно-печальному осеннему лесу.
Пугливые осинки от малейшего порыва ветерка покорно сбрасывали медно-красные листья, и они ярким ковром устилали землю. Алел боярышник, привлекая птичек. Они устраивали на кустах настоящие ярмарки, галдя на всех лесных наречиях. Прихваченные рыжей ржавчиной, дубовые листья тихо издавали жестяной звук. Только сосны продолжали упрямо зеленеть.
А когда на блеклом вечернем небе прорезался ущербный месяц и в просветах между деревьями разливалось нежно-голубое сияние, лес становился сказочным.
Тогда Тая начинала вслух мечтать. Конечно, о том, что она совсем вылечится, приедет домой, окончит школу… Ира говорит, что хорошо стать артисткой — тебя все видят, знают, продают твои фотокарточки, тебе дарят самые красивые цветы. Ну, пусть Ира идёт в артистки, а она, Тая, выучится на инженера. И потом будет прокладывать трубы, которые делает папа. Она ничего не испугается — ни тяжкого болота, ни дремучих лесов, где живут медведи и волки, ни жаркой пустыни… А цветов она и сама может нарвать, и все отнесёт на могилу маме.
Отец, стараясь не хрустеть сухими ветками, осторожно шёл рядом, и улыбка блуждала по его лицу…
В одну из суббот отец приехал какой-то неузнаваемый. Он почему-то отводил глаза и много говорил. Правда, рассказывал интересное — как сваривают эти гигантские трубы, как их грузят на платформы. Потом смешно изображал женщину из их дома, которую звали Электридой. Настоящее её имя было Евлашка, но разве подходит оно жене главного электрика завода? Вот и выдумала она себе современное имя — Электрида.
Но Таю не покидала неясная тревога.
В следующий раз отец явился не в субботу вечером, а в воскресенье. Соскочил с электрички весёлый, подхватил Таю на руки, стал подкидывать вверх и громко расспрашивать про отметки, про новости, а её ответы слушал невнимательно. Тая насупилась, отвечала неохотно, с тревогой поглядывая на отца. Заметила в его глазах горячечный блеск, уловила острый, неприятный запах водки и с ужасом поняла — отец пьяный. Но она не укорила его ни единым словом, только с мольбой и жалостью смотрела на него. Отец замолчал, опустил глаза и начал нервно мять в руках кепку.