Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу
Шрифт:
– Ну же, молодец, – мавка снова погладила меня веточкой по голове, сложив при этом свои красивые губки бантиком. – Негоже заставлять девицу красную ответа дожидаться.
И снова засмеялась, рассыпая вокруг серебро. Да Бог с тобой! Не убудет от меня, если имя свое назову.
– Леонидом зовут, – ответил я. – А тебя?
– Устиной кличут, коль кличут, конечно, – улыбнулась мавка. – Что привело тебя в мое владение?
«При встрече с мавкой нужно вести себя почтительно, постараться завоевать ее доверие и ни в коем случае не раздражать, не гневить, не вызывать негатив. Постарайтесь выполнить
– Да так уж получилось, – начал я как-то невнятно, изображая на лице дружелюбие.
– Может, потерял чего? – на губах Устины появилась лукавая улыбка.
– Потерял, а теперь не найти, – ох и неудобно же разговаривать, находясь по шею в воде! А как ты выйдешь, если из всей одежды на мне только цепочка со звездой?
– Не это часом? – красавица повертела в пальцах скрученную карту.
Я мимо воли рванул из воды, но вовремя остановился. Как-то неудобно стало. Неприлично, что ли?
– Ишь, какой стеснительный, – снова засмеялась мавка. – Как девица красная. Иди же ко мне, аль не нужна тебе карта?
Вот так, значит, да? Может, еще о чем-то тебе известно? Я почему-то так разозлился, что мне стало все равно на приличия. Бодро вышел так, п-прикрываясь ладошкой, смело сел рядом, задрожав от прохлады и еще чего-то, самому непонятного. Красавица с интересом смотрела на меня, словно заново оценивала. А когда ее взгляд уперся в звезду, улыбка покинула красивое лицо, брови нахмурились, в глазах больше не прыгали лукавые чертики. Они сверлили, просвечивали, как рентген, до самых внутренностей. Под этим взглядом, если честно, стало очень неуютно. Осерчала красавица. Или нет? А разве я виноват, что одежду Горыныч, проказник, где-то здесь заныкал?
– Откуда у тебя это? – тонкий изящный пальчик уткнулся в звезду.
– В подвале нашел, – промямлил я. Господи, что я несу? В каком подвале? Неужели нельзя было придумать что-нибудь правдоподобнее? И почему меня вдруг такая робость взяла, словно школьника на первом свидании? Что за фигня? Нужно отвлечься, подумать о чем-то другом, в норму себя привести как-то. Воды холодной вылить на голову? Так я только что из речки, вон, даже посинел весь от прохлады.
– Не врешь, – констатировала тихо Устина, коснулась звезды и тут же отдернула руку, словно обожглась. – А сердце твое неспокойно, словно борешься сам с собой. Ты и здесь, рядом, и далеко отсель. Тревога некая снедает тебя, а еще болезнь сердечная, пока несмелая, но разгорающаяся все сильнее. Тебе и самому невдомек то, потому и мучишься, и места себе не находишь.
Блин, такое впечатление, что меня здесь и рядом не сидело. Как все-таки унизительно, когда о тебе говорят, словно не замечая в упор, а так, размышляя вслух! В конце концов, о какой сердечной болезни она говорит? Инфаркт диагностировала, что ли? Станешь тут сердечником после такой ночки.
– Помоги мне, Леонид! – вскрикнула вдруг мавка, холодные ладони коснулись моего тела. Брр, холодом обдало, словно они сделаны изо льда. – Тебе, любимцу
– Да с радостью, – я не понимал, чего от меня хотят, но отказываться в моем положении было бы еще той глупостью. – Говори, все, что смогу, сделаю.
– Не обманешь? – Устина заглянула мне в глаза, словно искала в них правильный ответ.
– Не обману. Только руки убери, а то душа стынет.
Девушка послушно отняла руки, сказала несколько отрешенно:
– Не обманет. Глаза говорят: сделаю. Можно верить.
Снова с собой разговаривает, болезная. Это как же ей должно быть одиноко, если дошла до такого состояния?
– Только знаешь что? – спросил я, потихоньку вытягивая из ее руки карту. – Давай сначала одежду мне найдем, а то замерз я. Вдруг насморк подхвачу? Оно нам надо?
Мавка послушно отдала карту, потом тряхнула головой, заставив волосы зеленой волной снова рассыпаться по плечам, сказала серьезно, как ребенок, который доверился взрослому:
– Смотри, ты обещал. Идем!
– Далеко? – я начал осторожно вставать, чтобы не напугать ее своим… хм… хозяйством.
– Одежка твоя тут недалече. Горыныч ее ночью спрятал, думал, никто не видел. Сова видела, прилетала жаловаться.
– На что?
– В ее гнездо змей все уложил, ей спать негде. Ждет пернатая, пока я дом совиный освобожу. Не отставай!
Она легко побежала между деревьев, так что мне пришлось немного напрячься, чтобы не отстать. Как красиво бежит дева лесная! Залюбуешься!
Путь был недолог. Согреться я успел, а вот устать – нет. Утренняя пробежка даже взбодрила.
Мавка остановилась возле широкого дуба.
– Зришь, где сова сидит? – Устина ткнула пальчиком в ветви. – Там найдешь одежку, доспехи, меч и котомку.
– Только ты отвернись, – попросил я.
Мавка пожала плечами, коварно улыбнулась, но просьбу выполнила.
Я подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку, подтянулся, залез. Ну, а дальше уже было совсем просто. Ветки росли так густо, что я поднимался по ним, как по лестнице, не особо напрягаясь.
Сова вредная попалась. Пока я поднимался к ней, успела цапнуть меня за руку, словно предупреждала: еще раз – получишь по полной. Ай, ай! Да понял я, понял, нечего трижды повторять!
Дупло было таким же масштабным, как и дуб. В него могла залезть не то, что сова, а даже я, при этом не особо стесняя себя в движениях. Не дупло – квартира трехкомнатная. Я быстрехонько облачился сперва в одежду, потом вынул доспехи, меч, рюкзак, и, с криком «Поберегись!», бросил все это вниз. Сова недружелюбно что-то проухала вслед и гордо забралась в дупло.
Что не говори, а нет ничего лучше, чем стоять на твердой земле. Экипируясь, я спросил:
– Так в чем я могу помочь тебе, царица лесная?
– Дитятко свое я потеряла, – мавка смотрела на меня умоляюще, а в глазах ее стояла неумолимая тоска. – Не успело оно родиться, когда я…
Она все говорила, а по бледным щекам потекли слезы, губы скривились, лицо перекосилось, сделалось страшным. От красоты и следа не осталось. Теперь передо мной стояла изможденная горем старуха, заламывающая руки и молящая о помощи. В общем, не все я понял из ее рассказа из-за рыданий, но главное все же уловить сумел.