Трое
Шрифт:
Бодрый и радостный явился он в больницу к товарищам; там его встретил Павел, тоже весёлый.
– Завтра выписываюсь!
– возбуждённо объявил он Илье, прежде чем поздоровался с ним.
– От Верки письмо получил... Ругается... Чертёнок!
Глаза у него сияли, на щеках горел румянец, он не мог спокойно стоять на месте, шаркал туфлями по полу, размахивал руками.
– Смотри!
– сказал ему Илья.
– Берегись теперь...
– Я? Кончено? Вопрос: мамзель Вера, - желаете вы венчаться?
По лицу и телу Павла пробежала судорога.
– Ну-ну!..
– усмехаясь, сказал Илья.
– Тоже - нож!..
– Нет уж!.. Будет! Я без неё жить не могу... Пакостей довольно с неё... должна быть сыта... я - по горло сыт! Завтра у нас всё и произойдёт... так или эдак...
Лунёв всмотрелся в лицо товарища, и вдруг в голове его блеснула простая, ясная мысль. Он покраснел, а потом улыбнулся...
– Пашутка! Знаешь, я своё счастье нашёл!
И он кратко рассказал товарищу, в чём дело. Павел выслушал его и вздохнул, сказав:
– Да-а, везёт тебе...
– Так повезло, что мне пред тобой теперь даже стыдно... право! По совести говорю.
– И на том спасибо!
– усмехнулся Павел.
– Знаешь что?
– тихо заговорил Илья.
– Я ведь это не хвастаясь, а серьёзно говорю, что стыдно мне...
Павел молча взглянул на него и вновь задумчиво опустил голову.
– И я хочу тебе сказать... в горе вместе жили, давай и радость поделим.
– Мм...
– промычал Павел.
– Я слышал, что радость, как бабу, делить нельзя...
– Можно! Ты разузнай, что надо для водопроводной мастерской, какие инструменты, материал и всё... и сколько стоит... А я тебе дам денег...
– Н-н-ну-у?
– протянул Павел недоверчиво. Лунёв горячо и крепко схватил его руку и сжал её.
– Чудак! Дам!
Но ему долго пришлось убеждать Павла в серьёзности своего намерения. Тот всё покачивал головой, мычал и говорил:
– Не бывает так...
Лунёв, наконец, убедил его. Тогда он, в свою очередь, обнял его и сказал дрогнувшим, глухим голосом:
– Спасибо, брат! Из ямы тащишь... Только... вот что: мастерскую я не хочу, - ну их к чёрту, мастерские! Знаю я их... Ты денег - дай, а я Верку возьму и уеду отсюда. Так и тебе легче - меньше денег возьму, - и мне удобнее. Уеду куда-нибудь и поступлю сам в мастерскую...
– Это ерунда!
– сказал Илья.
– Лучше хозяином быть...
– Какой я хозяин?
– весело воскликнул Павел.
– Нет, хозяйство и всё эдакое... не по душе мне... Козла свиньёй не нарядишь...
Лунёв неясно понимал отношение Павла к хозяйству, но оно чем-то нравилось ему. Он ласково, весело говорил:
– А - верно, - похож ты на козла: такой же сухопарый. Знаешь - ты на сапожника Перфишку похож,- право! Так ты завтра приходи и возьми денег на первое время,
– Да всё - так как-то... не наладимся!..
– усмехнулся Грачёв.
– Несчастный он...
– задумчиво сказал Илья.
– Ну, этого всем много дадено!..
– ответил Павел, пожав плечами.
– Мне всё думается, что он не в своём уме... Пошехонец какой-то...
Когда Илья отошёл от него, он, стоя среди коридора, крикнул ему:
– Спасибо, брат!
Илья улыбнулся и кивнул ему головой.
Якова он застал грустным и убитым. Лежа на койке лицом к потолку, он смотрел широко открытыми глазами вверх и не заметил, как подошёл к нему Илья.
– Никиту-то Егорыча унесли в другую палату, - уныло сказал он Илье.
– Ну, и - хорошо!
– одобрительно заметил Лунёв.
– А то - больно он страшен...
Яков укоризненно взглянул на него и закашлялся.
– Поправляешься?
– Да-а!
– со вздохом ответил Яков.
– И похворать не удастся мне, сколько хочется... Вчера опять отец был. Дом, говорит, купил. Ещё трактир хочет открыть. И всё это - на мою голову...
Илье хотелось порадовать товарища своей радостью, но что-то мешало ему говорить.
Весёлое солнце весны ласково смотрело в окна, но жёлтые стены больницы казались ещё желтее. При свете солнца на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных, сидя на койке, играли в карты, молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его смотрели тоскливо.
– Эх, умереть бы!
– говорил он скрипящим голосом.
– Лежу вот и думаю: интересно умереть!
– Голос у него упал, зазвучал тише.
– Ангелы ласковые... На всё могут ответить тебе... всё объяснят...
– Он замолчал, мигнув, и стал следить, как на потолке играет бледный солнечный луч, отражённый чем-то. Машутку-то не видал?..
– Н-нет. Как-то всё в ум не входит...
– В сердце не вошло...
Лунёв сконфуженно замолчал.
Яков вздохнул и беспокойно заворочал головой по подушке.
– Вот Никита Егорыч не хочет, а умрёт... Мне фельдшер сказал... умрёт! А я хочу - не умирается... Выздоровлю - опять в трактир... Бесполезный всему...
Губы его медленно растянулись в грустную улыбку. Он как-то особенно поглядел на товарища и заговорил снова:
– Чтобы жить в этой жизни, надо иметь бока железные, сердце железное...
Илья почувствовал в словах Якова что-то неприязненное, сухое и нахмурился.
– А я - как стекло в камнях: повернусь, и - трещина...