Трон и плаха леди Джейн
Шрифт:
На четвертый день я с облегчением узнаю, что его величество достаточно хорошо себя чувствует, чтобы меня принять. Однако вид моего брата, слабого и изможденного, лежащего в широкой королевской постели, оказывается страшнее самых диких слухов. Нортумберленд уверял меня, что он выздоравливает, но разве в это теперь можно поверить?
— Спасибо, что навестили меня, сестрица, — произносит Эдуард усталым надтреснутым голосом, протягивая руку для поцелуя.
Я опускаюсь на колени у кровати и касаюсь губами его пальцев, стараясь не морщиться от исходящего от него зловония. Бедный мальчик выглядит смертельно больным. Меня охватывает глубокая скорбь при мысли о его юности и о том, что, несмотря на все его
— Я больше не могу говорить, — бормочет он. — Мне… мне нужно… поспать.
— Спите спокойно, сир, — шепотом говорю я и тихо выхожу из комнаты, со слезами на глазах.
— Его величество выглядит ужасно, — укоризненно сообщаю я Нортумберленду.
— Вы говорите правду, ваше высочество, — вкрадчиво соглашается он. — Ему то лучше, то хуже. Сегодня утром ему как будто стало лучше, но я боюсь, что любое волнение обременяет его и изнуряет. Сожалею, но я был вынужден отменить детскую пантомиму. Надеюсь, ваше высочество не очень разочарованы.
— Вовсе нет. Меня беспокоит лишь мой брат король. Что говорят врачи?
— Они обещают, что он выздоровеет, в свое время. — Лицо герцога бесстрастно и непроницаемо.
— И вы им верите? — не отстаю я.
— Мне ничего другого не остается, сударыня. Они эксперты.
— Известно, что врачи часто ошибаются.
— Сударыня, мы спрашивали нескольких врачей, и все они сходятся в одном мнении. Больше я ничего не могу сделать. Мы должны набраться терпения.
Я ему не верю. Я не врач, но вижу, что мой брат умирает. И сказать тут нечего.
— Очень хорошо, сир. Завтра я возвращаюсь в Ньюхолл.
Я жду, что он найдет какой-нибудь предлог, чтобы задержать меня при дворе, но он только кланяется.
— Надеюсь, вы станете держать меня в курсе здоровья короля, — говорю я.
— Конечно, — обещает он.
Я знаю, что он не сдержит своего обещания.
Прибыв в Лондон, я думала, что попала в ловушку. Может быть, так оно и было. Но я обескуражила своих врагов, явившись с таким надежным сопровождением. Я уезжаю, отчетливо чувствуя, что коварный герцог пригласил меня потому, что у него есть какой-то другой план и в покое он меня не оставит.
Джон Дадли, герцог Нортумберленд
Я сижу у себя в кабинете один, глубоко задумавшись. Нет никаких сомнений, что Господь вскоре призовет короля к Себе, и ясно, что требуется срочно решать проблему наследования, если мне дорога жизнь. А заодно и англиканская церковь.
До сих пор я был осторожен. В феврале чахотка, что поедает легкие короля, ненадолго отступила, и он лично открывал парламент, хотя его больной вид вызвал много пересудов. Мне более-менее удалось рассеять страхи как палаты лордов, так и палаты общин и убедить всех — и коли на то пошло, и самого короля, — что его величество на самом деле выздоравливает после серьезной болезни. Мудрецы в Вестминстере могли усмотреть нечто зловещее в объявлении, что король, достигший совершеннолетия, отныне станет во главе правительства Англии. Но я, которому известно истинное состояние здоровья мальчика, просто отдал ему в руки верховную власть, чтобы придать законность планам, рождающимся в моей голове. Я отлично знаю, что он не в силах править и только рад поручить все своему верному слуге — то есть мне. Следовательно, нетрудно будет получить его согласие на мой план по защите протестантской веры и, конечно, моей личной власти.
Но сейчас еще не время для этого. Пока все считают, что Эдуард выздоравливает. После роспуска парламента двор выехал в Гринвич, воздух которого
Однако я готовлюсь к худшему. Передо мной лежит копия завещания покойного короля и свиток, где изложен Акт о наследовании от 1544 года. Я с пристрастием изучаю оба документа, ища лазейки, которые оправдали бы мои намерения, но таковых не нахожу. Если бы дело было только за тем, чтобы изменить завещание короля Генриха, найти выход из положения не составило бы труда: желания покойного монарха не имеют законной силы, и его завещание можно было бы заменить другим, завещанием его наследника. Но акт парламента может заменить только новый акт парламента.
Разумеется, парламент легко снова созвать ради обсуждения этого вопроса, но король, за месяц утомясь от государственных дел, слег в постель и не в состоянии открыть новую сессию. Его отсутствие, равно как и его присутствие, породит панические слухи, которых я так старался избежать, издавая ободряющие бюллетени о состоянии здоровья его величества. Теперь мне нужно время, чтобы составить планы на будущее — мое будущее, — и еще больше времени, чтобы привести эти планы в исполнение. Тем не менее один только взгляд на короля доказывает, что время на исходе.
Важно, чтобы народ и даже Тайный совет как можно дольше находились в неведении относительно истинного состояния здоровья короля. Не хватало еще, чтобы сторонники Марии сплотились под ее знаменами. К счастью, мне, кажется, удалось убедить ее, что все в порядке.
Я и без того опасаюсь, что когда я изложу свой план в парламенте, его встретят таким сопротивлением, что он никогда не станет законом.
Единственное, что мне остается, — это действовать отдельно от парламента. Одобрения моих предложений королем будет достаточно, чтобы подавить любые протесты. Может быть, это и незаконно, но на карте стоит слишком многое, чтобы обращать внимание на тонкости закона.
Я в третий раз перечитываю завещание и акт. Воля старого короля яснее ясного: после Эдуарда идет Мария и ее наследники, затем Елизавета и ее наследники и после них наследники сестры Генриха, Марии Тюдор. То есть ее ныне здравствующая дочь, Фрэнсис Брэндон, герцогиня Суффолкская, и дочери Фрэнсис в свою очередь.
Все это понятно, но я не смею даже вообразить, что случится со мной или с Англией, если на престол взойдет леди Мария. Католицизм будет восстановлен в качестве официальной религии королевства, а англиканская церковь снова станет зависимой от Папы Римского. Протестанты в Англии будут объявлены еретиками, и я не удивлюсь, если Мария опять начнет их жечь на кострах. Она свихнулась на своей религии и, без сомнения, жаждет отомстить тем, кто ее за это преследовал. Мне, конечно, не уцелеть.
Посему Мария не должна унаследовать трон. И я уверен, что докажу своим коллегам-советникам разумность такого подхода. Среди них есть мои враги, но они должны понимать, к чему приведет воцарение Марии, — все они поддерживали меня в борьбе с ее мессой. А король, пусть он и преклоняется перед памятью отца, чье завещание ему нелегко будет изменить, все же страстный защитник новой веры и захочет сохранить плоды своих трудов.
А что же Елизавета? Это темная лошадка, я ей не доверяю. Она лишь изредка приезжает ко двору навестить брата и всегда выглядит смиренной и набожной. Но меня не проведешь. Под этой маской покорности, без сомнения, прячется лукавая и опасная натура. Мне не хотелось бы связываться с Елизаветой — она не годится для моих целей. Нет, для успешного осуществления моих планов требуется молодой и покладистый человек, который станет беспрекословно подчиняться моему руководству и правлению и исполнять то, что от него требуется. Елизавета на эту роль не подходит.