Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
Джамиля помогала Лилиане готовить вечернюю трапезу недалеко от шатра: походные кухни установить пока не успели. Как приятно было вновь оказаться на твердой земле — пусть даже эта твердая земля все еще ходила под ногами, как палуба. Простой ужин казался роскошным из-за того, что проходил в шатре, хотя пришлось довольствоваться твердыми сухарями и сушеной свининой, к которой ее высочество, кстати, даже не притронулась. В шатре, рассчитанном на пятерых, собралось семеро: Грегор, Отто, двое слуг-оруженосцев, две женщины и я. Странная, пестрая компания людей, имевших мало общего друг с другом, если не считать единодушной радости, с которой все покинули
Я настолько привык приглядывать за Джамилей с утра до ночи, что невольно потащился за ней после ужина, когда она вызвалась помочь Лилиане помыть посуду.
— Ограничения в питании, госпожа? — язвительно спросила ее Лилиана, пока мы все вместе сбрасывали объедки с деревянных блюд в общую помойку.
Я слышал эти слова, но почти не обратил на них внимания, сосредоточенно глядя на холм, где располагался лагерь Симона де Монфора.
— Мусульманский обычай запрещает есть свинину, — ответила Джамиля.
— Думаю, дело тут не только в мусульманском обычае, — прошептала Лилиана.
Наступило молчание. Мне показалось, будто из лагеря Симона в нашу сторону движется огонек, но я ошибся. Становилось холодно. Облака, висевшие над горами, опустились к нам, и казалось, что пойдет дождь.
— Разве я в опасности? — прошептала за моей спиной Джамиля, стараясь казаться равнодушной.
— Ты в лагере, среди вооруженных крестоносцев, — сказала Лилиана, — поэтому придется ответить «да».
Кажется, на флагштоке Симона зажгли фонарь? Нет. Что ж, он, конечно, не станет оповещать о своем приходе, сделает все по-тихому. Погоди-ка… Кто это там? Никто, просто слуга. Женщины продолжали разговаривать, шепотом обмениваясь короткими фразами; единственное, что я четко расслышал, — это когда Лилиана произнесла: «…нападет вскоре на Задар…»
— О нет, дорогие мои, — пробормотал я, оборачиваясь к ним, и тоже перешел на шепот. — Мы не станем нападать на Задар. Я об этом побеспокоился. Так что можете обе размять ножки, пока есть возможность, ибо не пройдет и дня, как мы вернемся на корабль и возьмем курс на Египет.
Порадовавшись недоумению на их лицах, я подхватил блюда и направился к недавно вырытому колодцу, довольный самим собой. Только гораздо позже мне пришло в голову хорошенько задуматься над их разговором.
Утро следующего дня выдалось серое, зарядил дождь. Полностью обустроив лагерь, мужчины приступили к зловещим приготовлениям — точили копья, собирали булыжники для катапульт. Все знали, что грядет, и все, от пеших солдат до баронов, готовились к этому, хотя большинство из них либо ворчали по этому поводу, либо выражали полное недоумение. Я самодовольно радовался, что все они трудятся впустую и что вскоре откажутся от этого безумства, причем сами будут этому рады. Болтаясь без дела у шатра, я старался не слишком часто поглядывать на лагерь Симона и не показывать виду, что я чего-то жду.
Джамиля, следившая за мной, как коршун, вполголоса поинтересовалась, что я задумал. Моя беззаботность вызвала у нее подозрения.
— Ваше высочество, — прошептал я в ответ, — когда-то я способствовал, пусть и косвенно, тому, что мой народ попал под гнет наших соседей-завоевателей. Сегодня хочу помешать тому, чтобы это случилось с другим народом. Тем самым искуплю свою вину, совсем чуть-чуть.
— Значит
— Вполне возможно, — нехотя ответил я в смущении оттого, что принцесса заговорила об этом. — Но не беспокойся, госпожа, даже если и не откажусь от этого намерения, то сначала верну тебя на родину.
Она пронзила меня острым взглядом.
— Если мое возвращение домой — это все, что удерживает тебя в этом мире, тогда я буду чувствовать себя обязанной отсрочить достижение твоей цели.
Вскоре после завтрака, когда моросящий дождь перешел в тяжелый туман, от городских ворот Задара к лагерю приблизилась торжественная процессия: мужчины, одетые исключительно в длинные белые туники, поверх которых были наброшены плащи, заколотые на груди огромными брошами. Таких длинных бород, как у них, я в жизни не видел. Шатры дожа располагались ближе ко входу в бухту, поэтому делегации пришлось пройти мимо всех палаток венецианцев и пересечь почти весь военный лагерь. На всем пути их сопровождали завороженные взгляды, росла толпа зевак, среди которых затесались и Грегор с Отто. Чтобы не потерять Грегора из виду, я тоже подошел к толпе, все еще дожидаясь весточки от Симона де Монфора.
Дож принял задарцев в своем шатре, не пригласив больше никого. Опущенный полог шатра защищал его обитателей от ноябрьского холода. Два германца и я шатались среди сотен, может, даже тысяч воинов, нетерпеливо надеясь, что разговор приведет к сдаче без боя. Многие, включая Грегора, поворачивались к востоку и вслух молились об этом. Меня давно подмывало махнуть на Отто рукой как на безнадежного кровожадного громилу, но на сей раз он тоже вроде бы надеялся, что вопрос разрешится без оружия. Я молчал и чуть не прыгал от нетерпения по жиденькой мокрой травке. Куда подевался Симон? Как подготовить Грегора, если неизвестно, к чему все-таки его готовить? Я нервничал оттого, что у меня назревал конфликт с тем, кого я плохо знал и кому не симпатизировал. Если Симон в самом ближайшем времени ничего не предпримет, то будет поздно.
Вскоре зазвучали фанфары, и Энрико Дандоло в окружении поводырей и охранников вывели из шатра, в котором остались одни задарцы. Вся свита проковыляла, словно стая уток, по небольшой открытой площадке к его личному шатру, который был гораздо больше, чем тот, где он принимал визитеров. Через секунду оттуда вылетела стая гонцов и понеслась вдоль берега, а потом вверх по склону, к палаткам командиров. Из шатра дожа донеслось нежное пение виолы, словно хозяину было наплевать на все на свете. Тем временем в шатре поменьше задарцы сбились в кучку и горестно молчали.
Тысячи воинов переминались с ноги на ногу, но не расходились. Всем было ясно, что происходит: задарцы предложили Дандоло свой город без боя, а тот разыгрывал из себя великого полководца. Он растягивал сладостные минуты дипломатической победы, заставляя посланников Задара томиться ожиданием в пустом шатре, пока он совещался в своих личных покоях с армейскими вожаками, в чьем одобрении, по сути, не нуждался и чье мнение его абсолютно не интересовало. Дандоло созвал их лишь для того, чтобы продлить унижение задарцев. Он затеял грубый сюрприз, как мне казалось, но это давало нам, тем, кто хотел спасти город, чуть больше времени, чтобы сорвать его замысел. Но где же Симон? Время шло быстро. Через несколько минут все закончится, и папская заповедь в руках Симона превратится в ничего не значащую подробность, потому что Задар успеет сдаться дожу.