Трон Знания. Книга 2
Шрифт:
— Если верить пророчеству, у меня в запасе почти пять лет. — Адэр поднял ветку, отбросил в сторону; звереныш с радостным визгом метнулся за ней. — Веру меняют только величайшие исторические события. Мне нужны эти народы, чтобы они сами изменили ход истории.
— Прохладно, — промолвил Вилар. — Может, сядем в машину?
Адэр оглянулся на тусклые фары медленно ползущего за ними автомобиля.
— Хочу прогуляться.
— Давайте пойдем через парк, — предложила Малика.
Звереныш побежал в сторону деревьев, пригибая голову
— Эш говорил, что начался сезон туманов, — сказал Вилар. — Не обманул.
— В парке есть смотровая вышка. Пошли? — промолвила Малика. — Посмотрим с высоты птичьего полета на ночной город.
— В тумане вряд ли что увидим, — возразил Вилар. — И ты легко одета. — Снял пиджак, надел на Малику.
— Если ветоны будут молчать и завтра… — произнес Адэр. — В Порубежье сотни искупительных поселений. Есть «Провал», «Котел». Если не хватит, создам еще и отдам Лайдару общине тезов.
Даже в дымке тумана было заметно, как расширились черные глаза.
— Вы этого не сделаете!
— Почему — нет?
— Вы подали им надежду. Ваши красивые слова — это всё неправда? — Малика стремительно приблизилась к нему. — Скажите, что вы пошутили.
— За красивыми словами зачастую скрываются тайные желания. Недаром говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями.
— Вы пошутили!
— Хочешь знать правду? Я не умею прощать. Вот и вся правда.
Малика задохнулась. Схватила его за рукав и притянула к себе. Ее лицо пылало гневом. Глаза выбросили сотни искр и на миг ослепили.
— Скажи, что ты пошутил! — неожиданно перешла Малика на «ты».
Адэр попытался выдернуть рукав, но цепкие пальцы еще сильнее вцепились в ткань.
— Малика, довольно! — воскликнул Вилар.
— Я требую ответа!
— Требуешь? — Адэр свысока посмотрел на Малику. — Что ты, плебейка, можешь требовать от правителя?
Малика отшатнулась:
— Вы правы. Что может требовать плебейка от взбалмошного и самовлюбленного мальчишки?
— Повтори, что ты сказала.
— Вы топчете мою землю, морочите голову моим народам.
— Твои народы убивали твоих сестер. Дай им волю, они убьют и тебя.
— Лучше смерть, чем ложь! Из ваших уст текут медовые реки, но ваша душа полна горькой желчи. И до тех пор, пока в вас глупый мальчишка не пожелает стать настоящим мужчиной, вы так и будете блуждать по дорогам, вымощенным благими намерениями. А мне с вами не по пути.
Пошатываясь и спотыкаясь, она побрела по аллее. Звереныш припустил за ней следом.
— Малика! — крикнул Вилар.
— Тебе тоже со мной не по пути? — спросил Адэр.
— Так нельзя! Адэр! Малика! — Вилар смотрел то на Адэра, то Малике в спину. — Адэр! Останови ее!
Адэр поправил рукав сюртука. Что позволило злости поднять голову? Пиджак Вилара на девичьих плечах. Какой-то пиджак…
— Малика! — крикнул Адэр. — Историю пишут те, кто выжил.
Она остановилась.
— Ее пишем мы с тобой. Неужели непонятно? Ее пишешь ты, Малика.
Она развернулась.
— Ты можешь либо навсегда исчезнуть, либо писать историю дальше. Обе двери пока открыты. — Адэр заложил руки за спину, сжал кулаки и уже тише проговорил: — Если заберешь свои слова, я подумаю, какую дверь закрыть.
Малика не двигалась с места. Перед Адэром поднимался туман: сначала размыл очертания ног и подола платья Малики, добрался до тонкой талии, растушевал плечи и грудь. Еще секунда и мутная стена разделит их навсегда.
Малика приблизилась, низко присела и, потупив взор, произнесла:
— Прошу прощения за свои слова, мой правитель.
Адэр свистнул Парню и побрел по аллее.
Часть 30
Малика сидела на краешке стула, покачиваясь взад-вперед. А Вилар не мог и не хотел держать себя в руках, метался по гостиной из угла в угол.
— Как ты могла? Малика! Как ты могла так разговаривать с правителем? Ни один подчиненный не говорит так с начальником. Ни один слуга не скажет грубого слова хозяину. Как ты могла сказать ему «ты»? Ты не знаешь, что такое субординация? Ты забыла, кто ты?
— Он уничтожит ветонов.
— И правильно сделает!
Малика стиснула на груди платье:
— Вилар! Так нельзя!
— Можно и нужно! Адэр не обычный человек! Обычного человека бросят в яму, он сбежит, отряхнется, и о нем забудут. Об оскорблении правителя, вдобавок ко всему, сына Великого — будут помнить вечно. Будут рассказывать детям и внукам, как гнали его по улицам, толкали в спину, как обзывали последними словами. Как он сидел в яме, облепленный грязью, словно какой-то паршивый пес.
— Но так и было…
— И никто не вспомнит, зачем он пришел. Никто не скажет, что все унижения, весь позор, всё, что он перенес — на самом деле настоящий подвиг. Кто еще из нынешних правителей, из бывших… Кто еще ходил или ходит по стране, прикидываясь плебеем, чтобы узнать и понять? Будь он в Тезаре, народ бы видел его два раза в год: на параде и в торжественном шествии. А здесь он всегда среди народа. Он совершает героические поступки, которые тебе кажутся безрассудными.
Вилар замешкался перед горящим камином:
— Никогда не думал, что он на такое способен… — Вновь заметался по гостиной. — Он дал Совету возможность спасти свой народ. Он дал им возможность упасть перед ним на колени и поблагодарить за милосердие. Они должны чувствовать угрызения совести и бояться рассказать, как обошлись с ним. Все должны чувствовать вину! И тот, кто был свидетелем, и тот, кто слышал, и тот, кто толкал в спину, и тот, кто ржал, как лошадь. И если этого не случится — ветоны исчезнут. Я сам свяжусь с Троем Дадье. И меня никто не остановит.