Тропа гнева
Шрифт:
Между тем эллины подкатили к южной башне таран — длинное тяжелое бревно с медной головой барана на рабочем конце. Едва греки приблизились к воротам, сверху на них полетели камни и палки. Три-четыре эллина пали на месте. Другие бросили таран и побежали. Коэс яростно бранился.
Ассирийцы нарубили ивовых веток и сплели из них «черепаху» — навес для защиты от стрел и дротиков. Наемники поставили «черепаху» на колеса и без опаски направились к воротам. Тогда массагеты метнули вниз десятки оперенных тростинок с горящей паклей на наконечниках. «Черепаха» вспыхнула. Обожженные греки снова отступили. Гневу Коэса не было предела. Но стратег сердился для вида. Он жалел соплеменников. Пусть гибнут варвары…
Воинам ассирийцам пришлось плести вторую «черепаху». На этот раз ее обтянули сырыми шкурами зарезанных утром быков. Однако осаду поневоле отложили — наступил вечер. Дарий выразил Коэсу свое возмущение: припасы, взятые в Хорезме, были на исходе, следовало быстрее захватить городище и добраться до укрытого там скота.
На расвете следующего дня четыре отряда персов и мидян отправились на добычу пропитания для войска. Лучники и пращники снова начали обстрел укрепления. Толпы голодных воинов рыскали под стенами и на глаз измеряли их высоту. Так как из бойниц то и дело вылетали смертоносные стрелы массагетов, отряды босоногих воителей разбрелись по окрестностям в поисках поживы. Многие бесследно, пропали в зарослях тростника, и никто, не знал, что с ними стало.
Взошло солнце. В «черепахе» шли последние приготовления. Наконец Коэс произнес певучим голосом;
— Э-эйа-а-а!..
Таран медленно откачнулся.
— Бей!
Таран тяжело скользнул вперед. На ворота обрушился удар. Орда персов приветствовала это событие радостным кличем.
— О эйа… раз! О эйа… два! — взмахивал рукой стратег, и мощная голова тарана упорно долбила полотнище ворот. «Черепаха» трещала от камней, обрушивающихся сверху. Кожи коробились от горящих стрел. Греки обливались потом и продолжали работу. С башни неслись проклятия. Массагеты метались по стене, не зная, что поделать с «черепахой». Персы, предвкушая резню, бряцали мечами и бушевали у ворот, точно волны прибоя на море Вурукарта.
На сороковом или пятидесятом рывке тарана ворота затрещали. Из тысяч пересохших глоток вырвался крик.
— Поддается. — спокойно сказал Коэс. — А ну, еще удар. О эйа… вот!
Тупое рыло :тарана плавно отошло назад, повисло, покачиваясь над землей, потом стремительно пролетело к воротам и толкнуло их с невообразимой силой. Рухнули бревна. Подобно весеннему горному потоку, сметающему все на своем пути, толпа персов хлынула в городище.
Однако осаждающих ждало разочарование. Городище Кунхаза, как и, всякое другое крупное укрепление массагетов, имело двойные ворота — за внешними следовали главные. Между ними находился лабиринт из ложных, никуда не ведущих проходов. Углы и выступы лабиринта скрывали подлинный путь в крепость.
Персы наводнили закоулки предвратного сооружения и сгрудились так тесно, что не могли двинуться ни туда, ни обратно. Массагеты, мужчины и женщины, поражали их из-за парапетов стрелами, лили из котлов кипяток, швыряли камни и снопы полыхающего тростника. Персы завопили от ужаса. Воины задних рядов, вообразив, что в проеме завязалась рукопашная схватка, изо всех сил нажимали на передних, врывались по трупам товарищей в лабиринт и сами тут, же падали мертвыми. Ловушка поглощала все новые десятки воинов, и вскоре лабиринт стал походить на засолочную яму, наполненную еще трепещущей рыбой. Полководцев объяло смятение. Загремели длинные медные трубы. Обезумевшие люди, давя друг друга, отступили от южной башни.
Никто не понимал, что произошло. Тогда кто-то из родичей Бахрама рассказал персам об устройстве предвратного сооружения. Его выслушали и растерзали на месте за то, что он слишком поздно развязал язык. Вечером «орлы» все до одного бежали из становища персов.
Полководец держал совет у походного костра. Дарий грозно глядел на сподвижников. Они не поднимали на него глаз и молчали. Говорил мастер Мандрокл. Переводчик лидиец передавал его слова персам.
— Продолжать нападение на южную башню нет смысла: таран в лабиринте не поместится, без него же вторые ворота не разбить, — сказал наемник. — Лучше перенести «черепаху» к восточной стене. Холм в этом месте не очень крут, это облегчит работу тарана. Через пролом в стене проникнуть в городище легче, чем через предвратное сооружение. В нем, видят боги-олимпийцы, заблудился бы сам Тезей, тот, который не потерялся даже в лабиринте критского царя Миноса и убил чудовищного быка Минотавра.
Все одобрили предложение грека. Миновала еще одна ночь. Отряды, посланные на поиски провизии, не возвращались. На заре ассирийцы починили изрядно пострадавшую «черепаху». Она перекочевала к восточной стене. Снова загремели удары. Голову барана на бревне заменили острым бронзовым наконечником, и при каждом рывке тарана от стены отлетали огромные куски глины. Массагетов охватило беспокойство. Видя это, персы приходили в неистовство, лезли на стены и падали в кусты с раздробленными черепами. Предводители, боясь остаться без людей, разгоняли воинов бичами, но никто никого не слушал, никто никому не подчинялся. Каждый был сам себе царем и полководцем, и голод управлял толпами вопреки всяким приказам.
Таран умолк с наступлением сумерек. В стене зияла уже глубокая выбоина. Персы повеселели. До полночи в лагере точили кинжалы и чинили доспехи. Завтра, наконец, проклятое городище окажется у них в руках! А за стенами укрепления до утра раздавался стук топоров.
— Что они делают? — гадали бородатые ассирийцы.
— Кто знает, — пожимали плечами раскрашенные, как женщины, мидяне.
— Разрубают туши быков, ждут нас в гости, — говорили со смехом персы.
Едва забрезжил рассвет, греки были уже на ногах. Заработал таран. Под стеной росла куча осколков сырцового кирпича. К месту пролома со всех сторон стекались угрюмые воины. Они скрипели зубами от возбуждения. Отрывистые голоса разносились в тумане рассвета подобно лаю дозорных собак. Многие приготовили веревки, жерди, сплели из упругих веток ив крепкие лестницы.
Итак, наступило время последнего броска! Самые нетерпеливые, подсаживая друг друга и помогая себе кинжалами, шумно карабкались на башни. Массагеты сбивали их дубинами. Товарищи погибших, заслышав за стенами мычание коров и блеяние овец, свирепели от приступов голода и тоже лезли навстречу опасности. Жизнь каждого из воинов была для его матери дороже своего собственного сердца, но эти люди, развращенные долгим пребыванием в рядах падкого на добычу персидского войска, ни во что не ставили чувства своих матерей, жен и детей и заигрывали со смертью, как глупые ягнята с хитрой волчицей. Огромное скопище буйных, непокорных мужчин бродило вокруг укрепления и не могло ничего поделать с его немногочисленными, но упорными защитниками. Люди бледнели от унижения, задирали головы кверху и рычали от ярости, точно барсы.
Выбоина в стене росла с каждым часом. Персы ликовали. На стенах царило глубокое, напряженное молчание. В природе такое молчание, предшествует стихийному бедствию. Так случилось и здесь.
В полдень персы увидели наверху что-то необыкновенное. Громадное, корявое, оно медленно поднималось из-за стены. Лязгали цепи. Чудовище легло на парапет. То было гигантское бревно. Так вот почему всю ночь стучали топоры! Массагеты, по всей вероятности, срубили платан, который рос на середине городища.