Тропа гнева
Шрифт:
— Бейте Дария! Зачем он завел нас в пески?
— Пусть он сам ищет золото в чужой стране!
— Уйдем к сакам!
Ахеменид растерялся. Сейчас бунт перекинется во все отряды! Самым страшным было то, что воины персы спокойно взирали на происходящее, а кое-кто даже примкнул к мятежникам! Дарий умоляюще протянул руки к советнику. Мудрец, не теряя времени, бросил на мятежников отряд «бессмертных». Усталых людей окружили и расстреляли из луков. Устрашенные этим зрелищем, воины двинулись, наконец, вперед. Полки шли вразброд, подобно отарам голодных животных, и причитания воинов напоминали блеяние овец. Орда текла по дюнам, взметая тучи пыли, и над лесом бесполезных сейчас длинных пик летали стаи неведомо откуда взявшихся ворон.
Всю ночь брели персы, и звезды с удивлением смотрели с холодного неба на темные скопища, ползущие по земле неизвестно куда. Тысячи воинов, лошадей, верблюдов, мулов и колесниц отстали в пути, но сын Гистаспа, ради спасения главных сил, не задерживался ни на одно мгновение. Он устал до отупения и не думал уже о массагетах. Единственным его желанием было спасение войска. Мудрец ехал рядом с царем и настороженно следил за Шираком. Пастух понуро шагал между всадниками из личной охраны Дария.
«Неужели обманул? — терзался Гобрия. — Невозможно! Чтобы пастух, который не видел ничего, кроме песков, обманул Гобрию, главного советника величайшего а мире царя? Кто в это поверит! — Но подозрение не покидало Гобрию. — Ахурамазда!» — сокрушенно вздыхал мудрец.
Рассвело. Воды не было. Взошло солнце. И… что это? Перед войском сверкало в низине огромное чистое озеро!
— Вода! — Горбун спрыгнул с коня, сорвал с груди золотые цепи, подбежал к Шираку и набросил на шею пастуха. — Благослови тебя Ахурамазда, мой сын! Благослови тебя Ахурамазда!
Пастух закрыл руками лицо. Плечи его вздрагивали. Он, очевидно, плакал. А может быть, и смеялся.
— Вода!!!
Десятки тысяч воинов грянули к озеру с песчаных бугров. Одни растягивались у берега и жадно, как звери, припадали к воде. Другие вбегали в озеро по пояс. Иные, рыдая, черпали влагу шлемами.
— Спасены, — шептал Гобрия, облизывая сухие губы. — Спасены!
Но в это время пустыня дрогнула от яростного вопля: вода озера оказалась настолько соленой, что один глоток ее разъедал губы, как яд.
Горбун схватился за сердце и упал на песок.
Расплата
Пустыня, пустыня! Страна бродячих призраков, страна разочарования. Далекое тут кажется близким, близкое — далеким, и нет ничего достоверного, кроме страшного солнца и страшного песка.
Дарий вздохнул и открыл глаза. Он лежал вниз лицом на ковре, обхватив руками холодное тело серебряного сосуда. Узкое горло кувшина плотно закрывала деревянная втулка. Внутри слабо плеснуло. Царь поднял голову. Он находился в шатре: кто разбил шатер, кто внес его туда, сколько часов или дней он тут пролежал, Ахеменид не прмнил.
Над ухом царя раздался стон.
— Воды? — Гобрия с трудом оторвал царя от сосуда и оттолкнул его в сторону. — Собака! Ты забыл обо мне!
Советник с усилием вытащил втулку, налил в чашу воды и выпил. Налил и выпил еще. От слабости у него кружилась голова, дрожали руки, но мудрец не пролил ни одной капли влаги. Вот как дорога вода в пустыне. Серебро сохранило воду в чистоте и свежести, но хватило ее всего на две чаши. Все же глаза горбуна прояснились. Он выдернул из ножен кинжал.
— Измена? — Дарий оскалил зубы и потянулся за мечом. Но Гобрия, не обращая внимания на повелителя, побрел, шатаясь, к выходу. Теперь Ахеменид испугался, что останется один.
— Куда? — спросил он хрипло.
— Обманул… массагет, — ответил мудрец.
— Массагет! — Дарий вскочил на ноги так резко, что кровь разом отлила у него от головы. Он упал и едва не потерял сознание. Но злоба придала ему силы. Дарий поднялся, обогнал Гобрию и выбежал наружу.
Невероятное зрелище предстало взору властелина южных стран. На дюнах и в лощинах, кругом, куда хватал глаз, лежали трупы. Ряды распластанных на берегу озера воинов напоминали об утопленниках, выброшенных волнами на песок. Дышла колесниц, скатившихся в соленую воду, походили на мачты кораблей, потерпевших крушение. Над растерзанными тушами коней взмахивали черными крылами стервятники. Над пустыней висела незримым, но плотным пологом жуткая тишина. Так бывает на поле брани после долгого кровопролитного побоища.
Мороз пробежал по спине повелителя мира. Он едва не завыл, как собака, брошенная хозяином в пустыне. Ему показалось, что он остался один — один в глубине диких, бесплодных пространств, откуда нет возврата!
— Неужели все погибли? — спросил он шепотом у подбежавшего мудреца, и в голосе его прозвучал ужас.
Горбун молча показал рукой на холмы. Только тогда царь заметил между грудами мертвецов слабое движение. Люди вяло, без единого слова, вырывали друг у друга пустые бурдюки. Многие размеренно колотили себя в тощие груди и рычали, роняя с губ желтую пену. Быть может, они видели в бреду широкие просторы Нила, Тигра, Евфрата, Окса, через которые переходило непобедимое персидское войско? Быть может, они слышали плеск и шипение холодной, кипучей воды? Вода, вода! Когда ты рядом и тебя много, тебя никто не ценит и не бережет. Тебя разливают не жалея, тебя загрязняют нечистотами, и лишь тогда, когда тебя нет и ты далеко, люди начинают понимать, что ты слаще меда, дороже золота и краше алмазов.
Сын Гистаспа выхватил меч и трижды прокричал, как бы подавая клич тревоги:
— Массагет! Массагет! Массагет!
И те, кто был еще жив, поднялись, как один, словно голос повелителя возвратил им утраченные силы. Их было еще много, этих воинов, и все они горели жаждой мести. С криками «Массагет! Массагет!» они бежали на зов своего господина, обнажая на ходу мечи и потрясая секирами.
Ширак стоял на бархане и глядел на восток. Телохранители Дария следили за хорезмийцем горящими от ненависти глазами. Впереди, до самого края земли, как мрачное пожарище, чернела гаммада — ровное каменистое пространство, лишенное даже той скудной растительности, которая встречается на дюнах. Страшно человеку в песках, но гаммада трижды страшнее барханов. Она одним своим видом убивает человека.