Тропа предела
Шрифт:
— А меня… — МакБайшкнэ замялся на долю секунды, а потом назвал прозвище вместо полученного неделю назад «временного» взрослого имени: — А меня — Финн.
— Хорошее имя, — Энайр улыбнулся, качнул в воде ногой, спугнув стайку резвых мальков. — Особенно, если понимать, что оно означает.
— Всего лишь то, что у меня светлые волосы, — юноша пожал плечами.
— Иногда говорят, что не бывает неверных ответов; бывают неверно понятые задачи.
МакБайшкнэ собрался было ответить, что его имя касается лишь только его самого, — и ответить резко, — но почему-то не сделал этого. Возможно, добродушное,
— Ты слышал, как я подходил? У тебя хороший слух, Энайр.
Тот снова усмехнулся.
— Да нет, не слышал. Не переживай за свое умение тихо ходить по лесу, мальчик, — с ним все в полном порядке, тебя не услыхал бы даже какой-нибудь пугливый мыш.
— Но ты ведь поздоровался со мной.
— Ну и что? Я просто понял, что ты подошел.
— Но как?
— Как? Не знаю. Как медведь, спящий в берлоге, чувствует в дни Имболка приход весны? Ясно, что не ушами. Да и какая разница?
Они помолчали.
— Садись рядом, — сказал Энайр, спустя время, за которое солнце успело опуститься ниже и коснуться холмов. — С этого места прекрасно наблюдать за закатом.
Финн присел на бревно.
— Ты часто приходишь сюда смотреть на закат? — спросил он.
Энайр пожал плечами:
— Часто, когда это сочетается с другими моими занятиями.
— А чем ты занимаешься еще?
Энайр не ответил, и Финн подумал уже, что тот не расслышал вопроса, когда его новый знакомый вдруг заговорил — чуть приглушенно, чуть распевно:
Я собираю слова.
Я смотрю на закат.
Я слушаю звезды.
Я беседую с дубом, я пою для орешника —
В глубине леса, где зеленая тишь.
Я жду Лосося.
Я молчу о многом:
Я собираю Слова.
Финн вдруг ощутил некое неясное волнение, словно предчувствие события.
— О чем ты говоришь? — спросил он. — Что значит «собирать слова»?
— Настоящие слова нельзя просто придумать. Они — вокруг нас, и в нас самих тоже: в красках заката, в мерцании звезд, в шуме ветра, в улыбке девушки. Их — настоящие слова — можно только собирать, как дары.
Финну показалось, что он почти понимает, что имеет в виду странный его собеседник. Но… он никак не мог ухватить это понимание, оно ускользало от него, как вода из неплотно сжатой горсти.
— Энайр, — попросил он, — пожалуйста, скажи мне какие-нибудь из тех Слов, что тебе удалось собрать.
В час, когда Солнце касается моря,
Ветер
Над зеленью трав,
над ручьями в долинах,
над фьордами в скалах
Повисает безмолвье.
Долог был день.
Над Тропою Предела —
покой и усталость.
Золотом выстелен путь на закат;
Одиноким мерцаньем
Из далеких пределов,
От самого Солнца,
Накатит волна.
Мягко плеснет на блестящую гальку
под скальным обрывом
И вынесет Слово.
Энайр замолчал.
Солнце на западе последний раз сверкнуло меж вершинами холмов и скрылось за горизонтом.
— О Энайр, — сказал Финн. — Могу ли я просить у тебя разрешения остаться здесь хоть ненадолго и учиться твоему Искусству?
Было тихо, только плеснула в реке у камней рыба. Финну показалось, что он видел мелькнувшую над водой спину большого лосося.
2
Лейнстер, среднее течение Боанн
весна года 1465 от падения Трои,
ночь того же дня
Энайр привел Финна в свою избушку, стоявшую на опушке леса неподалеку от того места, где юноша вышел к реке. В очаге еще ровно светились угли; хозяин вытянул лучинку из аккуратной связки на полке, зажег ее от углей, запалил фитилек масляного светильника, — хотя в окно еще лился неяркий вечерний свет.
— Садись, мальчик, — сказал он Финну, указывая на лавку у стены и сам присаживаясь у очага.
Финн опустился на лавку, разглядывая обстановку жилища мага. Энайр положил в очаг полено, достал откуда-то кусок сыра, разрезал его на несколько частей.
— Так чему же ты хочешь учиться у меня?
Финн задумался, принимая протянутый сыр.
— Меня учили слагать заклятья, и говорили, что я неплохо овладел этим Искусством, — сказал он медленно (Энайр едва заметно кивнул). — Это… тоже поэзия, но то, что ты называешь «собиранием слов» — что-то совсем другое. Я не прав?