Тропа предела
Шрифт:
— Переброс в третью сторону вы и назвали Переходом, — тихо сказал я.
— Да, — Черных нервно улыбнулся. — Да. И мы должны сделать Переход доступным для оборонных ведомств раньше, чем это сделает Америка.
— И что же вам до нас й нашего парохода?
— Все, — он негромко стукнул кончиками пальцев по столешнице. — Все, что вы знаете, и что вы есть. Наши приборы зафиксировали этой ночью столь мощный темпоральный всплеск в месте вашего появления, что он может быть связан только с Переходом.
— Нет, — сказал я.
Скрипнул рядом со мной стул; я оглянулся: Юля, насколько могла отодвинулась от Черных; спина ее была
— Да, — сказал Черных. — Не знаю, что тому виной, но вы, находясь в канале переброса, ушли в третью сторону и, более того, вернулись обратно.
Мы молчали. Долго. Несколько минут.
— Чего вы хотите? — спросил я, удивляясь хриплости собственного голоса.
— Сотрудничества! — Черных заулыбался. — Поверьте, сотрудничества и ничего более. Здесь несколько важнейших моментов. Во-первых, нам нужна вся — абсолютно вся! — информация, касающаяся вчерашних событий. Во-вторых, мы не раз замечали, что все явления физики переброса странным образом связаны с людьми, с какими- то их свойствами. Ну, например, в присутствии одного человека эксперимент идет всегда, а в присутствии другого — нет. Вчера в вашем присутствии прошел — пусть неожиданно для нас самих — самый грандиозный эксперимент за всю пятидесятилетнюю историю лаборатории. Поэтому нам нужны лично вы. Ну и, наконец, как я понял из беседы, вы — физик?
— Гео, — поправил его я. — Я геофизик.
— Тем более! — он снова заулыбался. — Геофизика — одна из основных специализаций нашего института. У нас никогда не бывают лишними хорошие специалисты; и уж поверьте, в социальном отношении наш институт весьма отличается от институтов РАН. Соглашайтесь: я уверен, работа будет вам интересна.
Я представил, что чувствует сейчас Юля: разговор велся так, словно ее и не было в этой комнате.
— А если я откажусь?
Черных пожал плечами.
— Боюсь, что вам в любом случае вряд ли будет разрешено покинуть базу сейчас, — он сказал это без усмешки, даже немного задумчиво, так что я понял: нет, он не издевается, просто констатирует факт.
— Мы можем подумать?
— Почему нет? Конечно. Время не поджимает нас. Надеюсь, в недалеком будущем время вообще окажется у нас… Впрочем, думайте.
Он ушел, прикрыв, но не заперев за собой дверь…
9
…И мы думали. Правда, не о предложении Черных — для меня было очевидно, что я просто не смогу его принять после того, что было, после Острова, после Города в пене цветущих яблонь…
Где-то во второй половине дня Черных появился снова, но не спрашивал о нашем решении, просто предложил пообедать с ним. Мы не отказывались (есть к тому времени уже действительно хотелось), но после обеда спросили, можем ли мы вернуться на пароход, чтобы провести там ночь.
Черных пожал плечами, не возражая. Было очевидно, что он уверен: скрыться нам не удастся в любом случае.
Часовой на пристани действительно пропустил нас на пароход без вопросов. Мы спустились в крошечную кают-компанию; я вскипятил чаю. Разговаривать поначалу не хотелось, да и не о чем было, казалось. И все же понемногу мы разговорились, стараясь избегать темы о нашем будущем. Юля спросила меня о «Персее» — паровой шхуне, которая вчера на закате вывела нас из
— Андрюша, — заговорила она, подумав, — вот скажи, пожалуйста, раньше моряки думали, что у старых кораблей есть душа, что они живые. Я знаю, я в книжках читала. А сейчас?
— Что «сейчас», Юль? — переспросил я.
— А сейчас моряки верят? Ну вот ты, например?
Я усмехнулся.
— Я не моряк, я исследователь.
— Это все равно: ты же плаваешь по морям…
Я задумался. Мне сложно и неприятно, тягостно было бы думать, например, о «Персее» или о нашем стареньком пароходике, не имеющем даже собственного имени, как о бездушных, мертвых железках.
— Наверное, Юль. Да.
— Я вот к чему спрашиваю. Я ведь, — она чуть усмехнулась, — знаешь, я ведь филолог по образованию… Ну, то есть буду филологом… то есть… была бы…
Я хотел было возмутиться таким ее настроением, но она нетерпеливо махнула на меня рукой, словно я мешал ей сказать что-то важное, и я промолчал.
— Я ведь знаю, Андрюш, что вот эти Священные Острова… Острова Яблок… Древние считали, что туда уходят души людей после смерти. Ну, по крайней мере, — души хороших людей. Может быть — как ты думаешь? — может быть, души хороших кораблей тоже уходят куда-то в те края после того, как корабли умирают…
Я промолчал. Быть может, и так…
— Нас убьют? — спросила вдруг Юля.
— Да ты что? — возмутился я. — Да ничего с нами не будет, все нормально, — кажется, голос мой прозвучал все-таки с некоторым оттенком фальши.
Юля кивнула. Как-то неопределенно.
— Там хорошо, ты помнишь? — совсем тихим шепотом спросила она, склоняясь к моему плечу.
— Да. Я помню…
…Мы вышли на палубу, когда солнце уже коснулось ветвей высоченных сосен на берегу и золотило кору их стволов, играло огненными отблесками на мелкой озерной ряби. Было тепло и тихо.
Мы прошли на корму, чтобы быть подальше от часового на пристани; облокотились на перила — на те самые замечательные перила, по которым узнал я некогда в этом пароходике родного брата другого парохода, затонувшего у берега Клязьмы. Я закурил. Мы долго стояли молча.
Прогромыхал и смолк на базе вернувшийся откуда-то грузовик, снова упала тишина. И.… что-то изменилось — неуловимо, но явственно. Тишина — она стала другой!..
На сей раз я приветствовал эту печальную предзакатную тишину как старого друга, вернувшегося после долгой разлуки, как весть из родного дома. Видимо, что-то изменилось в моем лице: Юля повернулась ко мне, хотела что-то спросить…
Врата Перехода! Не знаю, откуда всплыла во мне эта фраза, но я понял теперь значение этой тишины, которая всегда была со мной. Путь на Третью Сторону Переброса…
Эта тишина — нет, ощущение этой тишины внутри себя — привело меня в ту загадочную протоку, оно же — теперь я знал это точно — вело меня сквозь туман к Острову Яблок. Быть может…
— Андрюша, что?.. — очень тихо, видимо, тоже ощущая магию момента, спросила Юля.
Я наклонился к самому ее уху, чтобы в любом случае нас не расслышал часовой.