Тропа Журавушки
Шрифт:
— Ух ты! Можно, она будут моей? — попросил Бен, вытаскивая черепашку из коробки.
— Не тронь, — велела Бонни. — Ее хозяйка Цинни.
— Почему это Цинни?
— Джейк так сказал.
— Да, но с какой стати Цинни? Мэй закатила глаза.
— Да потому что твоя сестра тащит в дом всякую дрянь, будто ей пять лет. Он готов приволочь сюда весь свой ненужный хлам и подарить его Цинни, это все равно что в помойку выкинуть. Со стыда сгореть можно.
* * *
Той ночью сверчок прострекотал сто двенадцать раз. Я поделила сто двенадцать на четыре, отняла одиннадцать и получила семнадцать. Затем вылезла из кровати и спустилась в кухню. Термометр за окном показывал семнадцать градусов.
Я долго смотрела на дуб. За ним пролегли глубокие темные тени. Может, тетя Джесси сейчас где-то там? Если я подожду подольше и всмотрюсь как следует, может, я ее увижу?
12. Птицы, роза и черепаха
После ужина дядя и тетя любили выходить на веранду, садиться на диван-качели, тихонько раскачиваться, туда-сюда, туда-сюда, и смотреть на тополь, розовые кусты у дома и далекую реку. Вдоль реки бежали рельсы, и каждый вечер ровно в шесть слышался печальный гудок паровоза.
Иногда я качалась вместе с ними. Однажды, едва стих гудок поезда, на тополь прилетел самец кардинала, замечательно красный. Минуту-другую он сидел спокойно, вертя головкой, а затем перепрыгнул к кормушке. Он захватывал семечки, постукивал их о перекладину, расщепляя, и выбирал мягкую сердцевину. Если семечко ему не нравилось, он резко дергал головой — и оно падало на землю.
— Где же его подружка? — расстроился тогда дядя Нэт. — Тяжело ему одному, бедолаге.
Дядя Нэт не изменил своей привычке и после смерти тети Джесси. Однажды вечером я сидела наверху. Вот нарастающий гудок паровоза вдали, миг — он промчался, гул замер, вновь наступила тишина. И тут за окном мелькнула красная искорка. Кардинал вернулся на тополь. Вновь он медлил, крутя головкой. И — дождался: она слетела к нему на ветку, светло-коричневая, с красноватым отливом на голове и крыльях — его самочка.
Кардинал подлетел к кормушке, набрал семечек и вернулся на место. Он снова их расщеплял и выбирал клювом сердцевину, но не глотал, а предлагал подруге.
Дядя Нэт перестал раскачиваться. Он наклонился вперед, не сводя глаз с птиц.
— Ах ты везунчик... — пробормотал он. — Вот везунчик.
Самочка испуганно вспорхнула и стремительно полетела к березовой роще. Самец подождал, пока она не скрылась из виду, спрыгнул на землю, подскакал к самому крыльцу, где сидел дядя Нэт, взлетел и помчался догонять подругу.
— Вот везунчик, — повторил дядя Нэт.
* * *
А за тополем росли розы — двадцать розовых кустов. Дядя Нэт посадил их в тот год, когда умерла Роза. Тетя Джесси их очень любила. Ее окно выходило как раз на розы. Тем летом мы часто гуляли среди них и считали цветки.
В ноябре ударили морозы, и тетя Джесси ужасно переполошилась. Она долго смотрела в окно на уцелевшие цветы, мерзлые, покрытые инеем.
— Скоро и они умрут, — сказала она так, что у меня холодок пробежал по коже.
Каждую весну она словно чуду радовалась первому бутону, и каждую осень с наступлением холодов вновь становилась отрешенной и потерянной, будто не помнила и не верила, что цветы распустятся вновь.
Через несколько лет после того, как дядя Нэт посадил эти розы, мы поехали за покупками в Чоктон. Родители дали нам по доллару, и мальчишки сразу же побежали к прилавку с конфетами. Гретхен и Мэй рылись в косметике. А мы с Бонни бродили и бродили по магазину, не зная, что купить. И вдруг я увидела ее. То, что надо: красная пластиковая роза на жесткой зеленой ножке. Я купила розу и хранила ее в шкафу до самого октября. А потом отнесла в сад и незаметно привязала к розовому кусту.
Когда пришли холода, тетя вновь начала переживать, что розы гибнут. И я каждое утро прибегала и сообщала ей:
— Несколько цветков все еще держатся. — И наконец: — Последняя все жива!
Сначала тетя отмахивалась и говорила:
— Все равно она умрет.
Но в декабре дважды выпадал снег, и она больше не могла не замечать странную розу, одиноко цветущую в саду. И однажды утром она прервала прогулку и направилась к розовым кустам.
— Хочу взглянуть на эту розу.
Я пыталась отговорить ее, утянуть в другую сторону, но она не поддалась. Нагнулась над кустами и коснулась моей розы.
— Что это? — растерялась она, пытаясь ее сорвать. — Как это?.. — Наконец роза оказалась у нее в руках. Никогда мне не забыть лица тети Джесси — такое на нем отразилось разочарование и испуг. — Она не живая! Как же можно так зло и гадко шутить?.. Видимо, глаза меня выдали.
— Ты?.. — поразилась тетя. — Как же так, ты?.. Как ты могла, почему?..
От стыда и смятения я убежала и забилась в амбар.
Позже тетя извинилась передо мной: она знает, я хотела как лучше, я не думала ее обидеть. Она и сама не понимала, почему так огорчилась.
— Я так хотела, чтобы эта роза оказалась живой, — сказала она.
Потом тетя Джесси вернула мою розу на место, и там она «цвела» три года подряд, совсем выцвела, стала почти белой, но тетя ее не снимала. А когда она умерла, дядя Нэт купил вторую розу, точно такую же, и прикрепил ее рядом с моей.
* * *
Вскоре после того, как у нас поселилась черепаха, я застала дядю Нэта на крыльце.
— Чья ты, крошка? — ласково говорил он. — Где твоя мамочка? Все тебя бросили, малышка.
Посреди веранды сидела Копуша.
— Дядя Нэт, это всего лишь черепаха, — сказала я. Он наклонился и внимательно оглядел ее панцирь.
— Я так и знал. А где другая?
— Какая другая?
— А ты как думаешь? — спросил дядя Нэт. — Этой черепахе одиноко. Ей нужна пара, так Джейку и передай.
Через два дня Копуша пропала. Бен чуть не плакал:
— Ее нет, коробка пуста!
Он заглянул под каждое дерево, под каждый куст, забрался под крыльцо. Как будто черепаха могла отрастить крылья и улететь из коробки.