Тропою грома
Шрифт:
— Мы еще не там, дорогая.
— Но мы будем там, правда, Ханна?
Ханна улыбнулась и кивнула.
— Да, да, только будьте осторожны.
Сари порывисто поцеловала старую африканку, а потом снова обняла Ленни.
— Ну, ступайте, — ласково сказала Ханна. — Я уж стара и устала за день. Не бойтесь. От меня никто не узнает, куда вы уехали, пусть хоть повесят.
Ханна вышла проводить их и, стоя на пороге, смотрела, как они усаживались на лошадь.
— Доброй ночи, дети, — сказала она на прощанье. — Да хранит вас бог!
По дороге Ленни еще
А душа у нее пела. Она уедет отсюда, уедет вдвоем с любимым. Там они будут всюду ходить вместе, жить простой, счастливой и свободной жизнью. Не прячась. Не боясь, что кто-нибудь узнает и причинит зло Ленни. Все будет хорошо. Она сможет заботиться о Ленни. Стирать ему белье, штопать носки, стряпать для него и следить, чтоб в доме было чисто и уютно. А по воскресеньям они вдвоем будут лежать на солнышке и слушать пение птиц. А вечерами гулять по освещенным улицам, и не надо будет бояться, как бы их кто не увидел. И вдруг она подумала о том, какое большое место в их жизни занимает страх. Страх, явный или тайный, управлял всеми их поступками. Он заставлял их избегать дорог, по которым ходили другие люди. Заставлял их искать для встреч скрытые, укромные уголки, ибо только там можно было безопасно отдаваться своей любви.
Но теперь всему этому конец. Скоро их любовь выйдет из ночного мрака на яркий солнечный свет, и никто не посмеет сделать им ничего дурного. То, что они любят друг друга, будет законно, естественно и в порядке вещей. Они станут свободны.
Кейптаун не пугал ее. Ленни сказал, что там есть у него знакомая девушка, которая даст ей приют. А после Кейптауна уже будет легче. Нужно только еще пережить завтрашний день, и все будет хорошо.
Она прислонилась к его груди. Ей казалось, что не на лошади они скачут, а парят на облаках, и блаженное чувство тепла и покоя разлилось по всему ее телу.
Она улыбнулась: ей вдруг пришло в голову, что он ни разу еще не искал телесной близости с ней. Она закинула голову, так что ее губы пришлись около его уха.
— Ты меня еще не любил по-настоящему, — шепнула она.
— Мы еще не муж и жена, — сказал он.
— Это пустая формальность, — сказала она, снова изумляясь тому, как ей с ним ничего не стыдно. — Ты не хуже меня знаешь, Ленни, что мы с тобой больше муж и жена, чем если бы нас сто раз венчали в церкви.
— Чудное ты дитя, Сари. Я думал, ты будешь бояться.
— Почему?
— Девушки всегда боятся.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю.
— Развратник!
— Ничего подобного.
— А откуда же ты знаешь?
— Я читал в книгах.
— Очень жаль, но я не девушка из книги.
— Я тебя ненавижу!
— Тогда не держи меня так крепко. — Бетси остановилась. Они соскочили и, держась за руки, прошли несколько шагов в сторону. Луна стояла высоко — и ночь была словно заколдованная. Ночь, созданная для любви. Они опустились на теплую гостеприимную землю, и на мягкой траве, в сиянии звезд и луны, они без слов сказали друг другу то, что было слишком глубоко и сильно для обыкновенной человеческой речи.
…О, Земля! Научи своих неразумных детей любить. Научи их, потому что им это нужно. Самые простые чувства нужны им. Сострадание и нежность и братская преданность. И любовь, которая сильней и больше, чем нация или раса; любовь, которая объемлет все нации и все расы; высшая любовь человека к человеку. И еще, о Земля, внуши им гнев, праведный гнев, который велит бороться со злом, а мир заключать лишь с людьми доброй воли. Скажи им, что каждое человеческое сердце священно, каждое человеческое сердце может болеть… Скажи им… Скажи, что до тех пор, пока всякий мужчина и всякая женщина не вольны в своей любви друг к другу, нет и не может быть безопасности для людей… Скажи им…
Легкое облачко заволокло луну. Сари пошевелилась и открыла глаза.
— Я люблю тебя, Ленни, — сказала она.
— И я люблю тебя, — сказал он.
Они встали и пошли дальше. Они шли, пока не очутились на месте своей первой встречи, казавшейся теперь такой далекой, — на вершине холма, разделявшего обе долины.
— Больше мы сюда не вернемся, — сказала Сари.
— До тех пор пока страна не станет свободной, — сказал Ленни.
— А будет это когда-нибудь?
— Все должно измениться, дорогая. Нельзя вечно держать целый народ под гнетом.
— Скорей бы… Я, должно быть, очень плохая европеянка, раз иду против традиций белого человека. Герт, наверное, сказал бы так.
— Да, европеянка ты, пожалуй, плохая, но вообще-то ты прелесть.
— А я так рада, что я плохая европеянка, а вообще прелесть. Мне совсем ни к чему этот престиж белого человека, Ленни. Это просто значит — того нельзя, этого нельзя. Мне, например, так хотелось сегодня пойти на праздник.
— Там, куда мы поедем, мы с тобой станем ходить на все праздники.
— Да, да. Ах, скорей бы уж завтра!
— А теперь иди домой, дорогая. И помни, я буду ждать тебя завтра там, где мы встретились сегодня. Пусть Сэм донесет тебе чемоданы, это, я думаю, не опасно. Только не опаздывай. Поезд стоит всегда две, три минуты. И не забудь деньги. Они нам очень пригодятся.
— Не беспокойся, Ленни. Обещаю тебе ничего не забыть и вовремя быть на месте. Мы успеем на поезд. Не беспокойся, дорогой. Спи спокойно
— Главное, будь осторожна, Сари.
— Милый, неужели ты думаешь, что я могу быть неосторожна, когда решается наше будущее.
— Прости меня, дорогая. Спокойной ночи.
Они обнялись. Дрожь прошла по телу Сари.
— Что ты?
— Мне так страшно возвращаться в этот дом, Ленни! У меня так и стоит перед глазами Герт, избивающий Сэма.
— Потерпи, Сари! Ведь только одна еще ночь.
— И весь завтрашний день!
— Да, правда. Но ты возьми себя в руки, дорогая.
Она закрыла глаза и прильнула к нему. Он крепче прижал ее к себе, гладя рукой ее светлые волосы.
— Ничего, — сказала она тихо. — Я уже взяла себя в руки.