Тропою тайн
Шрифт:
— А что будет, если когда-нибудь ты заговоришь с ним так, как сейчас с нами? — спросил Эрик Сандстрем. Единственной странностью этого рослого, собранного профессора Фордхэма была страсть к наручным часам. На этой неделе он носил часы с крошечным самолетом, прикрепленным к минутной стрелке.
Слабая улыбка тронула губы Джимми.
— А надо ли? Ведь речь идет о парне, который каждый Божий день ходит по колено в дерьме, и оно не пристает к нему. Он же полицейский, черт возьми! И не простой, а конный полицейский. В детстве у меня были игрушечные солдатики-всадники.
Элли думала о человеке, который за восемь месяцев, пока Джимми посещал занятия в группе, не пропустил ни единого вторника. Тони никогда не опаздывал, терпеливо дожидался Джимми в холле, припарковав свой зеленый «форд-эксплорер» у подъезда.
— А вы уверены, что оберегаете именно Тони? — спросила она.
Джимми промолчал.
— Вы сильно рискуете, — продолжала Элли. — Доверять тому, кто тебе дорог, — значит не сомневаться, что он тебя никогда не подведет. И что ты оправдаешь его доверие.
— Я хочу кое-что рассказать вам про Тони. — Джимми подался вперед, и на миг Элли ясно представила себе, каким он был в зените славы — гибким, подтянутым, страстным. — Отец, узнав мой диагноз, заявил, что это я во всем виноват, поскольку жил не так, как полагается. Он чуть не плюнул мне в лицо. — Все это члены группы слышали и раньше, но сидели тихо, не перебивая. — А Тони навещал меня в больнице каждый день, не пропуская ни единого, тогда как родным не пришло в голову хотя бы прислать мне какой-нибудь завалящий букетик. Как по-вашему, что они думали? «Ну и черт с ним, с этим гомиком!» — Джимми вдруг обмяк в кресле, его грудь тяжело вздымалась. — Господи, чем я заслужил такое? Все вышло именно так, как я и предполагал. Я ничего от них не добился. Все мои соседи и знакомые одинаковы.
Мужчины молчали, погрузившись в собственные горькие воспоминания.
— Беда в том, что… — Джимми беспомощно развел руками. — Когда люди видят нас с Тони, они думают, что мы… — Он с трудом сглотнул, адамово яблоко дрогнуло на его тонкой шее. — Но Тони это не смущает. Он ни разу и бровью не повел. Даже когда ему досаждают, Тони никого не пытается переубедить.
— Классный парень, что тут еще можно сказать? — Армандо Руис, единственный пуэрториканец в группе, улыбнулся. Обращаясь к собравшимся, он воскликнул: — Всем нам не помешали бы такие друзья!
— Верно, — улыбнулся Джимми, — но я не перестаю тревожиться за него. Что будет с ним, когда меня не станет?
Перед глазами Элли вспыхнуло видение — смятое розовое детское одеяльце на дне корзинки. Больше ничего, только одеяло, точно многозначительный финал нерассказанной истории. Иногда во сне она порывисто отбрасывала одеяло в сторону, ища ребенка вопреки всем доводам рассудка. И тогда одеяло начинало расти, его складки сжимались вокруг Элли, будто запутанный лабиринт, откуда ей никогда не выбраться. После таких сновидений она всегда просыпалась в слезах, со сдавленным криком, застрявшим в горле.
Элли поспешно отогнала пугающее видение. Кошмары
— Мне повезло, — продолжал Джимми. — Многим людям за всю жизнь так и не удается узнать, что такое настоящая дружба.
Завязался разговор о том, каково быть покинутым и покидать других. Члены группы беседовали о честности, о том, как далеко можно заходить в порывах откровенности, беседуя с друзьями и родными о смерти. Все соглашались, что временами полезно притворяться или делать вид, будто все образуется.
Как всегда в завершение группового занятия, Элли прошлась по комнате и по очереди обняла каждого из своих подопечных. Она понимала, что большинство ее коллег сочли бы подобное участие в лучшем случае странным, а в худшем — непрофессиональным, но давно осознала, что прикосновения убедительнее любых слов. Более того, Элли не интересовало, как относятся посторонние люди к ее методам и приемам.
Комнату она покинула вместе с Джимми. Они потолковали о новой балетной труппе, которой особенно восхищался Джимми, настоятельно советуя Элли посмотреть ее. Он пообещал достать ей и Полу билеты на премьеру.
Тони ждал в приемной. Увидев Джимми, он поднялся с дивана и уронил журнал, который до того небрежно листал. В темно-коричневых рабочих брюках и рубашке с открытым воротом Тони выглядел бруклинцем до мозга костей. Загорелого, внушительного Тони Салваторе никто не принял бы за родственника рыжеволосого Джимми, однако при встрече они обнялись так радостно и непринужденно, как братья.
«Тихая гавань», — подумалось Элли. Если Джимми расходовал энергию попусту, постоянно разбрасывался, то Тони казался надежным, как морской якорь. Все в нем говорило об основательности, солидности, прочности — выпуклые мышцы рук, густые черные кудри. Резкие черты его лица свидетельствовали о бдительности, которая скорее ободряла, нежели отталкивала. Он ничего не выставлял напоказ и ничего не скрывал. В этом Тони попросту не нуждался.
— Долан, ты не поверишь, но сюда только что заявился какой-то тип и вздумал оштрафовать меня за парковку во втором ряду. — Тони бурно жестикулировал. — Пришлось сказать ему, что я тоже полицейский, отряд Б, конная полиция. И знаешь, что он ответил? «А, «шестерка» мистера Эда!» И полез за книжкой квитанций. Пришлось объяснить ему: «Вот именно. Кстати, дочь вашего комиссара обожает лошадей и часто заглядывает к нам в конюшню с полным карманом моркови. А ее отец — друг мистера Эда, так что ты серьезно рискуешь».
Джимми рассмеялся:
— Удачный ход! И он оставил тебя в покое?
— Не только оставил, но и пообещал присмотреть за машиной.
— Ты просто сокровище, Тони.
— В таком случае понятно, почему Пола с таким упорством выпрашивает у меня чеки. А я думал, бывшим женам полагается исчезать бесследно — после того как они обобрали мужа как липку. — Тони добродушно усмехнулся.
— Тебе еще повезло, что у вас нет детей, иначе пришлось бы выплачивать содержание и ребенку, — заметил Джимми.