Тропою тайн
Шрифт:
— А вам известно, с кем вы разговариваете? — возмутился мужчина. — Вы не имеете права так обращаться со мной! Это… злоупотребление властью.
Тони ухмыльнулся так, что его собеседник невольно попятился. Краем глаза Тони видел, как сторож-латиноамериканец топчется у стеклянной будки, словно пытаясь решить, надо ли бежать под прикрытие или пока рано. Как по команде, Скотти громко заржал и гулко ударил копытом по бетонному полу.
— Вы еще не знаете, как полицейские злоупотребляют властью, и вряд ли захотите знать, — отозвался Тони — спокойно, но так многозначительно,
Несколько минут спустя, подъезжая к Восьмой авеню в поисках Грабински, Тони понял, что недавний инцидент не дает ему покоя. Скотти несся, как чистокровный рысак. А сам он, сержант Салваторе, исполнил свой долг и даже ухитрился при этом выпустить пар. Так почему он до сих пор чувствует себя паршиво? И почему вид «ягуара» вызвал у него большее раздражение, чем если бы на его месте оказалась побитая «тойота» с эмблемой кампуса или фургон из корейского ресторана?
«Ты взбеленился потому, что «ягуар» — символ того, что стоит между тобой и Скайлер. И дело не только в деньгах, а в том, что дают деньги. Изысканные рестораны, покупки в магазинах на Мэдисон-авеню, путешествия по Европе… и машины, которые стоят вдвое больше, чем ты зарабатываешь за год».
Что-то еще грызло Тони, вызывая тупую боль в сердце. Ребенок! Его маленькая дочь. С тех пор как ему показали ее через смотровое окно в больнице, он больше не видел малышку. Тони сообщили, что его дочь родилась здоровой, весила восемь фунтов и три унции, а рост ее — восемнадцать дюймов.
С тех пор прошел месяц; наверное, девочка уже живет у Элли и крепнет с каждым днем. Тони не знал, на кого она похожи больше — на него или на Скайлер. Да, у нее темные волосы, но, может, малышка унаследовала глаза Скайлер?
Тони неотступно преследовал вопрос: «Сколько еще я смогу делать вид, будто меня это не касается? Притворяться, что она не принадлежит мне, а я не принадлежу ей?»
К тому времени как Тони закончил дежурство и принял душ, у него пульсировало в висках, а тупая боль в горле заставляла гадать, не подхватил ли он грипп. Даже после того, как он досуха вытерся и надел джинсы и свитер, его настроение не улучшилось, и на приветствие Джойс Хаббард, встреченной им на лестнице, Тони лишь невнятно пробормотал:
— Угу.
Толстозадому Лу Кроули, который стоял у ворот конюшни, жуя чесночный бублик, щедро смазанный сливочным сыром, не было ровным счетом никакого дела до туч, сгустившихся над головой Тони.
— Эй, сержант, — окликнул он Тони, — слышал, что стряслось в отряде Ф? Две женщины подрались. Фуллеру, который случайно оказался там, пришлось их разнимать. Хотел бы я посмотреть, как наш заместитель справился с двумя разъяренными кошками!
Это известие переполнило чашу терпения Тони. Шагнув к Кроули, он схватил его за мятую, усыпанную крошками рубаху и с отвращением поморщился, увидев остатки сыра на выпученных губах.
— Слушай, ты, жирная тварь, — процедил Тони, — еще одно такое замечание — и ты вылетишь отсюда навсегда. Я сам позабочусь о том, чтобы тебя выставили с позором.
Кроули разинул рот, лихорадочный
— О Господи, что это на тебя нашло? Что такого я сказал?
— Думай что говоришь, только и всего. Тебе понравилось бы, если бы кто-нибудь сказал такое о твоей сестре? Или о Джойс? — Тони подступил ближе и снова поморщился от чесночной вони изо рта Кроули. — И еще одно: если еще раз услышу, что ты отпросился по болезни, лишь бы не торчать на улице в холод, то найду способ выгнать тебя из отряда. Навсегда.
Уходя от застывшего с разинутым ртом Кроули, Тони ощутил раскаяние. Да, Кроули заслуживал не только выговора, но и трепки, и если теперь он перестанет сачковать — прекрасно. Но Тони знал, что Кроули — не единственный репей у него под седлом.
Тони не покидало чувство, что его обманули. У него есть новорожденная дочь, ему хочется кричать об этом с каждой крыши. Но вместо этого его, как неудачливого запасного игрока, отправили на скамью. Но черта с два! Тони не собирался уходить, ни разу не оглянувшись. А если когда-нибудь дочь спросит, кто ее родной отец? Каким бы героем ни представила его Элли, малышка вряд ли поверит ей. Она вырастет, уверенная в том, что ему нет до нее никакого дела, поэтому он и удрал, даже не оставив номер телефона.
Тони запомнил адрес Элли, когда вместе со Скайлер подписывал документы об удочерении. А еще он знал: Элли на время оставила работу, чтобы быть с ребенком. Вероятно, ее не обрадует, если он явится к ней без предупреждения… но это не испугает его. Тони давно понял: Элли из тех женщин, которые привыкли платить долги. А она в долгу перед ним.
Через пятнадцать минут Тони остановился в неположенном месте у тротуара в полуквартале от дома Элли. К ветровому стеклу «эксплорера» он прикрепил квадратик картона, написав на нем имя, личный номер и звание, чтобы его не оштрафовали.
Взлетев по ступеням крыльца и толкнув плечом тяжелую парадную дверь, Тони нажал кнопку, под которой висела табличка «Найтингейл», и затаил дыхание. Ему никто не ответил. Проклятие! Подождав минуту, он позвонил снова. И когда Тони уже собирался уходить, в динамике послышался женский голос.
— Это я, Тони Салваторе. Можно зайти?
Элли молчала секунд пятнадцать, и Тони подумал: «Она жутко нервничает, гадая, зачем я явился. Ведь оформление документов завершится только через пять месяцев, и Элли известно, что я или Скайлер можем изменить решение в любую минуту».
Но едва он вошел в квартиру Элли, его охватило ощущение спокойствия. Тони не сомневался, что любой ребенок — не только его дочь — был бы счастлив здесь. Он обвел взглядом кипы книг и журналов, индейские ковры, расстеленные на полу, уютные диваны и кресла, удобные для маленьких ножек. Настольные и напольные лампы заливали гостиную мягким светом. Гора золы в камине свидетельствовала о том, что он служит не только украшением.
Тони сразу заметил, что у Элли усталый вид. В джинсах и мешковатом свитере, с хвостом, перевязанным резинкой, она лучилась счастьем. Мало того, Элли помолодела на добрый десяток лет. И Тони опять поразился ее сходству со Скайлер.