Тропою волка
Шрифт:
— Пан есть поляк?
— Нет, руський, — застенчиво мял черную каракулевую шапку в руках мужчина.
— Ну так и размовляй со мной по-русски! — гневно блеснули орехового цвета глаза Богуслава. — Я вам не Собесский, не Чарнецкий! И не Юрий Володыевский! Я свои корни, свои язык и веру не продаю в угоду польскому королю! Какого черта Галиция превращается в Польшу?! Почему?
— Звыняйте, пан, — продолжал мяться огромный мужчина на пороге, словно школяр перед учителем, — мы-то, простые люди, помним свои корни и язык, и веру. Мы же не паны, не шляхта. Это у наших шляхтичей родина там, где спать ляжешь. А мы как жили тут, так и живем, как говорили, так и говорим.
Богуслав несколько остыл, понимая, что его претензии к этому человеку явно излишни.
— Вы кто? — запоздало
— Я есть голова из соседней деревни Паре. Пришел вот по какому делу. Тут у нас, вы уж только дослушайте, пан, опыри завелись. Житья от них нет.
«Боже! И здесь нечисть! И здесь какие-то вампиры!» — почти с ужасом подумал Богуслав, понимая, что даже одно название деревни — Паре — звучит более чем странно: так в Литве называли злых духов. Уж не спит ли он? Уж не сошли ли все с ума, включая Карла Густава с его троллями?
— Опыри? Ты говоришь о вампирах, что пьют у человека кровь? — уточнил Богуслав, указывая старосте на стул. Тот перекрестился на икону Божьей Матери в углу хаты, поклонился Богуславу, сел, вздохнул широкой огромной грудью:
— Эхе-хе, пан. Нет. Опыри не кровь пьют. Это все сказки. Они соки жизненные из человека сосут, как мужик горилку пьет из бутылки. Тут вот с чего все началось. Похоронили мы пана Брынзу в прошлом году. Но вскоре он стал являться как видение своей жинке Гануле. Она жаловалась, что часто видит его. Раз и сын его видел. Ни на кого он не набрасывался, никаких острых зубов не показывал. Просто приходил, весь какой-то серый, как через туман, порой ног его не было видно, иногда что-то говорил и потом пропадал. Ганна стала себя хуже чувствовать, зачахла, да и померла вскоре. Но Брынза продолжал приходить, но уже к сестре своей. И вновь его видели несколько человек. И сестра стала жаловаться, что чахнуть начала. Тогда мы пошли, вскрыли могилу, а в ней Брынза как живой лежит, румяный, словно не полгода назад, а три дня назад похоронили. Ну, мы ему кол из осины загнали в грудь, голову отрезали да кирпич в рот вставили. Опырь и пропал с тех пор. Но нас наказали власти. Дело в том, что священник отказался участвовать в этом, как он выразился, паганском деле. Сами вскрывали все, под мою ответственность. Наказали нас, одним словом, за богохульство, за ведьмарство да ворожбу антихристианскую. За глумление над покойником. Семья Брынзы большой штраф заплатила, я штраф как голова заплатил и выговор получил, грозили снять меня. И вот теперь Ганна стала являться по ночам. Дети видят часто ее. То в доме видят, то около. Если и ее не похоронить как опыря, то все повторится. Это ведь как болезнь, ясновельможный пан. Оно вроде как заразно. Как холера, вроде. Но вновь вскрывать могилу мы боимся. А вот при вашем одобрении письменном да при вашем присутствии нас никакие урядники больше не накажут, не оштрафуют. Я им бумагу покажу, мол, при ясновельможном пане Богуславе Радзивилле все это имело место быть да при представителе самого свейского короля. Згодны, пан?
Богуслав недовольно нахмурился и перевел всю суть дела генералу Спинбоку. Тот рассмеялся и посоветовал отправить пана голову домой выспаться. Но Богуслав не заметил, чтобы пан голова был пьян. Богуслав много слышал сказок про трансильванских вампиров, но о том, что они уже переместились в соседнюю Галицию, слышал впервые. Впервые он слышал и о том, как именно эти гости из другого мира влияют на людей. Все, правда, звучало как-то странно и неубедительно. Богуслав не верил словам пана головы про призраки умерших, полагая, что сей простой деревенский увалень что-то явно путает. Однако полностью не доверять этому явно серьезному мужу у Слуцкого князя не было причин. Ведь и в Несвиже Михал рассказывал о призраке Барбары Радзи-вилл. И вроде бы тоже — это могло привести к смерти кого-либо из домочадцев… «Что-то здесь есть, но что?» Князю стало любопытно посмотреть на то, как все это происходит — вскрывают гроб, вгоняют в грудь кол… Тем более, если его просят как представителя власти. Хотя чья сейчас власть была в Галиции, один Бог ведал. Скоро будет венгерская власть, и всеми этими опыря-ми пусть занимается тогда король Ракоши.
После обеда, пан голова вновь зашел за Богуславом. Они с двумя солдатами
— Вот могилка Ганули, — вздохнул пан голова, подходя к православному шестиконечному кресту на холмике. Люди с лопатами принялись за работу. Копать мерзлую землю было непросто, поэтому могильщики часто менялись. Вскоре лопаты стукнулись о крышку гроба. Еще немного, и гроб вытащили и поставили на кучу земли. Богуслав достал надушенный платок и поднес к носу. Он не любил подобных зрелищ. Князь был более чем уверен, что сейчас увидит полуразло-жившийся труп и лично убедится в том, что все это сплошное суеверие недалеких деревенских жителей. Но… когда крышка гроба была снята, то пахнуло отнюдь не смрадом, а неким приятным, словно цветочным, ароматом. Женщины вскрикнули, зажав плотнее рты платками. Богуслав с удивлением опустил руку с батистовым платочком, снял шляпу. В гробу лежала пожилая, но еще не старая женщина. Ее лицо и руки выглядели вполне розовыми и живыми. Она словно спала.
— Сколько дней назад ее похоронили? — спросил удивленный Богуслав, почти уверенный в том, что женщину похоронили спящей или в глубоком обмороке.
— Так уже четвертый месяц пошел! — ответил пан голова. У него на лбу выступили капельки холодного пота. «Боится», подумал про себя Богуслав, глядя на бледное лицо пана головы.
Но и Слуцкий князь не мог не поразиться виду усопшей, вспоминая тело Януша спустя менее месяца после смерти. Януш выглядел тогда намного хуже, чем эта женщина.
Странный аромат все еще доносился из гроба, Богуслав даже подался вперед, чтобы посмотреть, что же это так приятно пахнет. Две женщины, видимо, родственницы усопшей, беспрестанно крестились, шепотом читая молитву «Отче наш». Пан голова также перекрестился. На дне гроба Богуслав увидел какую-то беловатую молочно-медового цвета густую жидкость. Этой жидкостью было залито все днище гроба. Пан голова также посмотрел.
— У Брынзы такой белой жижи было еще больше. И она была вперемешку с кровью. Еще чуть-чуть, и тело Брынзы плавало бы в ней. Вот и здесь. И запах тот же. Точно опырь. Дзякуй вам, пан Богуслав, что не отказали.
— А что это за жидкость? — Богуслав посмотрел на Штел-лера, который с любопытством уставился в дно гроба. Лекарь не ответил. Он обмакнул платочек в странную жидкость и поднес к глазам.
— Das ist sehr seltsam (Странно, весьма странно — нем.), — бормотал, качая головой, Штеллер, рассматривая беловатую густую жидкость, похожую на цветочный мед.
— Это есть как зветочный мьед, — предположил немец, глядя на пана голову.
— Так, пан фельдшер, — покивал тот головой на своих квадратных плечах, — опырьская кровь. Но она в самом деле наподобие меда засыхает. В Трансильвании некоторые намазывают ее на себя, думая, что оберегаются от опыря. Может, и мы?
— Не сметь, пан голова! Вообще ни к чему не прикасайтесь здесь, — строго сказал Богуслав, обведя людей сердитым взглядом, — давайте кол, вбивайте и все дела! Кто знает, что это за чертовщина! Хотя пахнет, как духи.
— Як квитки в поле, — произнес один из мужчин. Ему, видимо, сие тоже было уже знакомо. «Так вот почему деревня называется Паре! — догадался Богуслав. — У них тут, наверное, во все времена такое было, а не только сейчас». После рассказа про турсов Слуцкий князь уже верил и в существование опырей, каковыми их расписал пан голова.
Но лекарь стал протестовать.
— Не можно кол вбифать! Она быть есть жифая! Нацюрлих!
— Без воды и пищи четыре месяца? — удивился пан голова.
— Них чиетырье месяза! — не верил Штеллер. — Цвай, трай день!
— Засвидетельствуйте, господин Штеллер, жива она или же мертва! — приказал лекарю Богуслав и отошел в сторону.
Доктор достал маленькое круглое зеркальце, поднес его к лицу покойницы. Однако зеркальце так и не запотело, как и не было никакого пульса у погребенной женщины.